Плавильная лодочка. Карагандинская повесть

Отец, прижились ли твои петуньи? Все так же пахнет табак? Сколько лепестков у золотого шара? Мне порой нужна клумба, в трещине моей нет ни земли, ни воды. Здесь только воздух, о, как он энергичен и оголен. Бабушка шестилетней малышкой бегала за водой в Новоузенку, но сколько она могла принести с собой – четверть или половину ведерка? Не отцовская земля и не бабушкина вода сращивают трещину, а жилы Анны, ее сердечные мышцы. Она сама не замечает, как уже ходит по мясу, и оно, натянутое прочными канатами, пружинит. А прошло всего девять долгих лет в Москве.

* * *

1788. 1942. 1970. 1984.

Волга сама депортирована за Урал.

Амми с белой головой, превратившейся в круглый камень.

Говорят, один из наших вернулся из далеких степей, из плена. И зовут его теперь Kirgisen-Michel. Он похож на кавказского пленника: дочка богатого местного освободила его из восточной неволи. Friedrich Wilhelm Dsirne, Anton Schneider58, а что вы еще знаете о нем? Все ли вы нам рассказали? Когда Михель снова появится в Поволжье? На дворе уже не восемнадцатый, а двадцатый век. Сама Волга депортирована за Урал, распухшим сосудом она течет в воспаленное чужое горло, из женской тьмы в женскую тьму. Динамики и света нет. Кони плывут по реке и кричат, или это киргизы кричат в тысячи алых глоток, или сама Волга кричит, создавая лошадей, киргизов, немцев, – поволжские пленники, привязанные к седлам, бегут за лошадьми. Мир изменчив. Теперь киргизы спасают немцев, делятся с ними последней лепешкой, гладят по кудрявым головам. Амми все еще сидит на волжской дороге, Амми с белой головой, превратившейся в круглый камень.

Когда ощущаешь свои внутренние реки, жизнь становится постоянным спутником. В уединении и без малейшего внешнего воздействия ты можешь достигнуть уникальной эмоции. Она будет равна помноженному на тысячи раз блаженству от одновременного общения с родственным тебе и очень желанным человеком и звучащей рядом удивительной музыки. Ключи, которые питают внутренние реки, тоньше экстаза. Опусти голову в Волгу, в свою внутреннюю Волгу, странник, над тобой взойдет звезда. Река Нура – струйка пота на коже Казахского мелкосопочника, ее вода в низовьях солоноватая, Ишим и Тенгиз ждут Нуру. Немец, русский, волжанин, в реке, в сильной реке твое мясистое сердце, мускульный красный мешочек, в Волге, не в Нуре, ни одна река не похожа на другую, оставь здесь, брось сюда свое сердце, пусть барахтается в воде без тебя.

Василий Апостолов утром идет в железнодорожное депо. Нездоровое сердце ухает, булькает, нелегко дышать. Девочка с непослушными волосами, юная мать, пытается подняться с годовалым ребенком на руках на первую ступеньку виадука, а ступенька очень высоко, девушка просит Василия помочь, он берет ребенка на руки, малыш тяжелый. Сердце плывет по Нуре. Василий плывет по Волге. Не выдержало больное сердце, осталась Роза одна в сорок лет. Отец Розы так не хотел, чтобы дочка шла замуж за русского, а теперь Роза злится, что их с Василием Людка идет замуж за Зигфрида, за Йондю Зигфрида с улицы Третьей Кочегарки. Нашла бы себе хорошего русского парня-стахановца, нарожала бы русских детишек, нет же, влюбилась в фашиста, и не выбьешь из нее этой дури! Роза произносит это на русском с неистребимым немецким акцентом.

Аня, Иванка, быстро за яблоками, весь двор красный и желтый! Девочки подбирают яблочки. Их полные ведра, всюду, всюду эти съедобные мячи. Бабушка Роза нарезает их на четвертинки, кусочки яблок сушатся на клеенках. Как только подсыхают, бабушка кладет сухофрукты в стираные старые наволочки. Мешки с хрупкими боками пригодятся зимой, из их внутренностей наварят душистый компот.

* * *

1943.

Огонь не должен гореть на земле.

Дым от костра целебен.

Старое, пропитанное дегтем колесо хорошо горит; огонь не должен гореть на земле. Крепкие шесты, к которым прибито колесо, держат большой костер. И Марк Феликс, и Фридрих (он пригнал сюда стадо) стараются быть ближе к Лидии. Другие женщины-немки уже злобно смотрят на нее, по их мнению, невзрачную, уставшую. Johannistag59 не для всех праздник. Кому-то из девушек, да большинству из них, не с кем прыгать через костер, мужчин-то в Транспортном цеху сейчас почти нет. И двое лучших из них возятся с Лидией! Ишь, и чужую девчонку, сироту она называет дочкой (приняла, обогрела, но зачем же присваивать?), и мужчин у нее двое. Лидия чувствует эти взгляды, ищет ствол внутри себя, чтобы взобраться по нему или хотя бы опереться.

Она гордо встает с травы, отряхивает ветхую юбку, подходит к Марийке; любуясь ею, гладит ее кудрявые волосы. Девочка сладко жмурится, трется о руки Лидии, как ласковый кот. Улыбаясь, они обнимаются, совершенно довольные друг другом. Жадно глядит Марк Феликс на Лидию, ласково-тяжелым взглядом своих красивых дымчатых глаз, кольца его волос нервно дрожат. Лидия отпускает от себя Марийку, подходит к Фридриху и зовет его к костру: