Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

Лес уронил багряный свой убор,
Мороз посеребрил мой взгляд печальный,
И в этой прелести первоначальной
Живу я, милый друг мой, до сих пор.

Куда как славно по снегу брести,
А вот куда не знаю – как придется.
Вода не умерла на дне колодца,
За остальное Бог меня прости.

Я просто жил, купал ступни в росе,
Косил траву, варил уху из рыбок.
Я без ужимок жил и без улыбок,
Наверное, я жил не так, как все.

А вот теперь я думаю и злюсь –
Какой там Ленин и какой там Сталин?
Один Державин лишь монументален –
Не трусь, еще проснется наша Русь!

А за окном опять идет снежок,
Такой веселый, на бомжа похожий,
И улыбается ему прохожий,
Его воспринимая как ожог.

Мой милый друг, я сделал выбор свой –
Глоток свободы и глоток природы.
Я у волчицы принимаю роды,
За мною звезд всегда идет конвой.

Чем кончится все это? Никогда
Не кончится, а будет длиться вечно,
И будет плакать ночь, и будет течь на
Плечи мои мертвая вода.

Настанет день, хороший день такой,
Когда ты поглядишь на мир иначе,
И улыбнешься, и зайдешься в плаче,
Объятый необъятною тоской.

Потом настанет жалкая пора
Австрийцев, немцев и других французов,
И одноглазый тут придет Кутузов,
Чтоб ропот отличить от топора.

Он медленно поднимет АКМ
И поднесет его к слепому глазу –
Твой АКМ! – и страшно станет сразу
Французам, немцам и румынам всем.

Кромешный август, черный Сталинград,
Где по ночам светло лишь от бомбежек,
Где и чернобыльский рыдает ежик,
Где Бог тебе не друг и черт не брат.

Что, стало страшно? Да, ведь там солдат
Через минуты две как умирает.
Офелия в реке белье стирает,
И мерзнет от мороза супостат.

Ну что ж, придумаем другой сюжет,
Немножечко отличный от вендетты –
Там ни Ромео нет и нет Джульетты,
Да и Шекспира, в общем, тоже нет.

Гам кровь с любовью сладко рифмовать,
Там поцелуй останется на ужин,
Там ты настолько нежностью контужен,
Что девушку не уложить в кровать.

А что Россия? Что Россия – там
Безмолвствуют и водку пьют сердито,
И греки там молчат, и Афродита,
А кто и говорит, так Мандельштам.

Экклезиаст пусть тоже помолчит,
И кто его, безумного, придумал:
Иди, мол, в бездну и гори в аду, мол,
Где жизнь твоя поднимется на щит.

Вернемся в Русь. Березки тут растут,
Которых да не раз воспел Бианки,
Тут рубят головы порой по пьянке,
Кресты святые ставят так же тут.

Ах, как они сияли те кресты
На куполах высоких и прилежных.
Я так любил их, радостных и нежных,
Чтоб тоже головы рубил. А ты?

Калашникову что тебе скажу:
В дырявой нашей памяти увечной
Одна лишь дружба остается вечной,
Любовь и страсть подвластны дележу.

А впрочем, знаешь, не об этом речь –
Подумаешь, блондинки иль смуглянки,
Они, как те клубнички на полянке,
А речь о том, чтоб нашу речь сберечь.

Пусть плавают в речушке караси,
Пусть бабочки пернатые порхают,
Пусть желуди под дубом отдыхают,
Пусть длится жизнь на солнечной Руси.

О чем я? Не скажу тебе о чем.
Ты сам поймешь, пространству потакая
И времени. Гляди зима какая –
Печаль и грусть, и вечность за плечом.

Какой там космос! Видишь чернозем?
Там Мандельштам, и Пушкин, и Державин.
Не Волочкова, даже не Аршавин –
Когда б ты знал, какой мы воз везем!

Вселенский продолжается пожар,
И Бог похож на дедушку Мороза,
В одной его руке мерцает роза,
В другой – стеклянный и волшебный шар.

В котором видно все как наяву,
В котором жизнь расти не перестанет,
А роза то Снегурочкою станет,
А то пролеской прорастет во рву.

Пройдем теперь в прифронтовой лесок,
Там столько васильков и грабов грубых,
Там вечность отпечатана на трупах,
И кровь не проливается в песок.

Герой не тот, кто кушал героин,
Общаясь с веной мыслью сокровенной,
А тот, кто жил лишь жизнью сокровенной,
Как парусами Александр Грин.

Мы отвлеклись. Забыли, что вдали
Или вблизи мороз не то рисует –
Он плоть твою так нежно полосует –
Какой там к черту Сальвадор Дали!

Что Эдуард Мане, что Клод Моне,
Да, хороши, но мне милей Саврасов –
Грачи без выдумок и без прикрасов,
Но мне это достаточно вполне.

Попробуй жизнь прожить и проживешь,
Одним мгновеньем долгим начиная –
Не так, как эта бабочка ночная
Набоковская и не так, как вошь.

А как звезда, летящая в ночи,
Чтобы светить бомжу или святому,
Чтобы тебе помочь дойти до дому –
Да ладно, друг мой, лучше помолчи!

Поговорим о главном – о душе,
Которая помолвлена с судьбою,
Которая живет сама собою
На невысоком третьем этаже.

А выше солнцем говорит луна,
Кокетничает, дурочка такая,
И звезды улыбаются, сверкая, –
Важнее хлопка и нежнее льна.

И Бог опять приходит на балкон,
Чуть бородатый и чуть-чуть поддатый,
Смущенный неожиданною датой,
Которая бежит за ним вдогон.