Ее она увидела сразу же – в этом не было ничего удивительного, она всегда замечала ее сразу, в любой толпе, но тем не менее девочка вздрогнула. Анастасия Павловна стояла у сцены, но, боже мой, такой Ксюха видела ее первый раз в жизни. На ней было платье. Нет, не платье – какой язык посмеет назвать платьем это летящее, струящееся, словно стекающее по телу волшебство? Ее волосы были рассыпаны по плечам темными волнами, сумасшедшими волнами, заставляющими сердце биться быстрее и быстрее. Ее руки были едва прикрыты рукавами платья, а пальцы – длинные пальцы – с длинными, покрытыми блестящим лаком ногтями – что-то перебирали в воздухе, словно поглаживая, трогая, лаская.
Злости больше не было. Дискотеки не было. Весь мир исчез, растворился, сузился до одной точки, в которой была она – и больше не было ничего.
Ксюха сделала шаг, споткнулась, но сделала еще один. Теперь она была совсем рядом, и ее с головой окатил запах. Это был ее запах, только ее, и этот запах невозможно было спутать ни с чьим другим. Не духи, нет – запах свежести, запах морозного утра, запах звездного неба и речных камней.
-Здравствуйте, Анастасия Павловна, - сказала Ксюха, делая еще шаг.
-Здравствуй, Ксюша, - эта улыбка и кивок головы, занявшие всего мгновение, растянулись для Ксюхи на несколько долгих часов. Она видела легкие морщинки у губ, видела чуть сузившиеся карие глаза, забавно дернувшийся кончик носа. А в следующую секунду Анастасия Павловна протянула руку и коснулась Ксюхиной щеки.
-У тебя здесь нитка, - снова улыбнулась она, но Ксюха не слышала. Она шла дальше, оглушенная, ошарашенная, щека горела огнем и этот огонь расползался в глаза, уши, горло – по всему телу, до самого сердца.
Вот он, этот момент. Вот оно, это чувство, это ощущение, ради которого можно отдать полжизни. А можно и всю.
Мишка догнал ее уже у выхода из зала.
-Ты куда собралась? – Возмутился он.
Ксюха посмотрела на него, не видя, не сумев убрать с лица глупую улыбку. Ей хотелось домой. Прийти в свою комнату, лечь на кровать, и, глядя в потолок, снова и снова перебирать в памяти это маленькое мгновение, в которое ее пальцы касались ее щеки.
-Видела Сотникову? У нее, похоже, новый мужик.
Бабах. Ксюха дернула головой, в одну секунду вернулся, обрушился на нее, окружающий мир: снова заиграла музыка – какой-то медляк, под который покачивались в темном зале счастливые пары.
Она закрыла глаза, вслушиваясь в слова.
Мелодия лилась в ее уши, слова врывались в глаза подступающими слезами, и сквозь эти слезы она видела, как Анастасия Павловна гладит плечо какого-то мужчины, как смеется, и наклоняется к нему, и снова смеется.
Она сморгнула слезы и посмотрела на Мишку. Достала из кармана ключ. Показала.
-Что это? – Удивился Мишка.
-Елена Васильевна дала, чтобы мы убрали кабинет истории. Сказала вернуть в понедельник с утра.
Миша вздохнул.
-Пойду Николу найду.
-Не надо. У нас что-то осталось?
Он снова вздохнул.
-Да.
Они вышли из актового зала, дошли до мальчикового туалета на втором этаже. Ксюха осталась на стреме, а Миша быстро скрылся в кабинке, вытащил из бачка завернутую в пакет бутылку водки, и, спрятав ее подмышкой, вернулся обратно.
Через минуту они были уже в кабинете истории. Открыли окно, и уселись на подоконник. Боль раздирала Ксюхино сердце на ошметки, она была такой сильной, что не давала дышать, думать, говорить.
Мишка стащил с бутылки фольгированную пробку. Сделал глоток. Ксюха отобрала, и теплая водка полилась в горло, обжигая пищевод до самого желудка. Она не знала, сколько сделала глотков, прежде чем Мишка отобрал бутылку.
Тогда Ксюха достала из кармана початую пачку «Нашей марки», и закурила.
-Может, это ее муж? – Тихо спросил Мишка, доставая сигарету для себя.