— Ладно, я сыграю одну композицию, — наконец, все обдумав, тихо произнесла та. Возможно, свой странный выбор песни нужно было бы как-то получше объяснить, ну что-то вроде: «У меня нет каподастра, а это единственная, где он не требуется» или «Я помню хорошо только ее» или еще что-то в таком духе. Но она была слишком уставшей, да и по-сути ей было немного плевать. Ну узнает Кит, что эта песня мучительно напоминала ей о нем, что была, можно сказать, гимном ее всего прошедшего года, ну и что из этого? Плевать ей на всех и вся, в конце концов, он сам напросился. Чертовы лампочки, чертова электропроводка, чертов отель… — Но, — откашлялась девушка, выставляя палец вперед, — учти, я паршивый певец, так что не жалуйся потом.
Кит засмеялся. Зашуршали его штаны; в кладовке все сильнее пахло им. Мускус и махогани. Вайолет облизнулась, втянула одурманивающий аромат и принялась быстрыми отточенными движениями подкручивать колки, подлечивая расстроенный инструмент. Финальная проба — по комнате разлился приятный перелив всех шести струн — и Вайолет вновь прочистила горло. Ее подташнивало, сводило живот и холодели конечности. Зачем она это делает? Точно ненормальная!
Последний глубокий вдох, и она взяла первый аккорд. Тонкие пальчики умело повторяли изученные движения. Кит не шевелился, и Вайолет была благодарна ему за это, ведь тяжелее было бы осознавать, что играешь живому человеку, особенно когда это тот самый, к кому испытываешь чувства. Вступление тянулось невообразимо долго, и Вайолет на мгновение показалось, что она не сможет. Вновь приступ тошноты, и тяжелыми ударами больно отбивало ритм ее сердце. А аккорды все сменяли друг друга. Вайолет облизнулась и, сложив губы, протянула партию вокала в интро. И для нее словно бы время остановилось. Голос заметно дрожал, Вайолет вновь облизнулась, переходя к непосредственному куплету.
Она запела. Так тихо, насколько позволяло ее не на шутку возросшее волнение. Из-за эмоций на первых порах некоторые ноты выходили выше нужного или наоборот, голос отдавал хрипотой, но вскоре и это исправилось. Вайолет отнюдь не была профессионалом, но эта композиция, ввиду подходящей тональности, ей удавалась на удивление хорошо. Она знала это, но не смела поднять взгляд на юношу, боясь сбиться, потерять сосредоточенность, приобретенную с таким трудом. «Сжалься надо мной» — пела она, — «Разве ты не видишь? Все окончено». Аккорд F сменялся на Dm, затем Am — движения ловкие, быстрые. Кит дышал тяжело и редко — грудная клетка заметно вздымалась под черной майкой. Вайолет протянула последние ноты припева, вновь облизываясь. Нижняя губа безбожно дрожала. «Ты разрушил мою жизнь» — девушка впервые подняла взгляд к его глазам, — «Не отрицай этого», — ей хотелось, чтобы эти слова он не только услышал, но и увидел. Увидел в ее собственном взгляде. Кит не шелохнулся, не отвел взгляда, продолжал все также неотрывно смотреть на нее в ответ, слегка разомкнув губы, — «Так возьми же нож» — красиво появлялась ямочка с левой стороны от уголка ее губ, — «И молю, закончи все это»*. Плавно опускались и поднимались веки, и пышные ресницы казались отяжелевшими. Было какое-то победное чувство, когда она заканчивала песню, словно она повергла его или сломала какой-то барьер между ними двумя. В душной комнатушке теперь стоял запах свежевыстиранных полотенец, пыли и страха. Кит так и продолжал не двигаться, Вайолет в последний раз прошлась по струнам, заканчивая исполнение. Повисло молчание, лишь дыхание было слышно, да медленно отмирающее звучание гитары, словно финальные титры фильма.
— Грустная песня, — первым нарушил молчание юноша. Вайолет не могла придумать ничего лучше, чем утвердительное короткое мычание в ответ. Сердце бешено колотилось. Ей было стыдно за то что она сделала, словно бы открыла перед юношей душу или, что страшнее, оголила часть своего тела. И ей безумно хотелось верить, что он не понял намека, что он не станет строить логические цепочки от полоумного ее поведения в году до этой самой чертовой исполненной композиции. Вот же чудн'o устроен наш разум: все месяцы она только и желала, чтобы он узнал о ее влюбленности, а на деле, как только до этого доходит дело, так уже и страшно становится. Как интерес, насколько же горячо пламя костра — чем ближе подносишь руку, тем больнее обжигает. — Ты хорошо играешь, — продолжал Кит, отбросив пальцами волосы, — и зря ты наговаривала, голос у тебя очень приятный, — и улыбнулся, но как-то грустно, будто мотив и мелодия оставили свой отпечаток. И глаза — всегда такие яркие и добрые — потускнели вмиг. Вайолет позабавилась, усмехаясь, слегка покачав головой, поднимаясь на ноги с гитарой в руках. Конечности затекли.
— Пора идти, мне рано вставать.