Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

   - Как можно жить надеждой, когда вся московская красота мертва? - поддержала её Елена Серпуховская.

Братья, князья ростовские, постарались приободрить гостей.

   - Не на век исчезла краса Белокаменной! - вдохновенно сказал Александр Константинович. - Пусть ныне - дым, пепел, земля окровавленная, стоны раненых, безмолвие мёртвых и обгорелые церкви...

   - Скоро, - подхватил Василий Константинович, - Москва будет краше, нежели прежний, великий и чудный град, кипевший богатством и славою.

Однако радужные слова не продлили пасмурного застолья. Московские беглецы сидели как в воду опущенные. Радость, что удалось уцелеть самим, не перевешивала горя всенародной потери. Рано попросились у хозяев почивать. Дядька Борис отвёл обоих княжичей в их комнату. Осей разнедужился, колотая рана в руке всё ещё не давала покоя. Когда Галицкий задул свечку и удалился, Юрий сказал старшему братцу Васеньке:

   - Матунька очень опечалилась из-за деда и наших дядьёв.

   - Моя сейчасная мысль, - отозвался Василий Дмитриевич, - не о князьях Суздальских и Нижегородских, а о великом князе Московском.

Юрий тоже стал думать об отце. И ощутил большую тоску по родителю.

Их он дождался спустя неделю, когда поезд великой княгини, оснащённый в Ростове добрыми лошадьми и хорошо обустроенными каретами, остановился у тесовых ворот костромского княжеского терема.

Дмитрий Иванович встретил семью на широком крыльце. Прежде всех успел подбежать к нему второй сын и удостоился первым принять отеческие лобзания.

5

Тринадцатилетний Юрий сидел в келье Чудова монастыря над хартиями, писанными несколько лет назад его дедом Дмитрием Константиновичем Нижегородским. Тому уже четыре года, как князь отдал Богу душу, принявши перед тем схиму. Нашествие Тохтамыша, вынужденная отправка сыновей в Орду, разорение Москвы и ближних к ней городов повергли старика в уныние, усилили прежние болезни. Последний год жизни он не покидал кельи и, всегда любивший старину, с удовольствием переписывал Нестора-летописца. Этот-то список и привёз на малое время из нижегородского монастыря в Чудов боярин Семён Фёдорович Морозов, поставленный в учителя подросшему Юрию. Княжич не был прилежен к учению и был холоден к старине. Наставник надеялся воодушевить его дедовым примером. Он стал под переплетчатым слюдяным окном с древней книгой в кожаном переплёте: по слабости глаз искал больше света для чтения.

   - «Придоша половци... Русскую землю воевать, - разбирал княжич слова. - Всеволод же изиде противу их месяца февраля во второй день». - Юрий поднял голову и задумался.

Его не столь занимало случившееся более трёх веков назад, сколь волновало недавнее. Вспомнилось, с какой скорбью великокняжеское семейство вернулось в испепелённую Москву. «Отцы наши, - сказал тогда татунька, - не побеждали татар, но были менее нас злополучны!» На его деньги похоронили в те чёрные дни двадцать четыре тысячи московлян. А сколько сгорело и потонуло! Юрий не помнил такой скорби на отцовском лице, а за скорбью последовал гнев. Первым был наказан Олег Рязанский, что указал Тохтамышу броды через Оку. Сила, прибывшая из Костромы с великим князем Московским, вынудила Олега бежать в Литву. Рязань была сожжена. Митрополит Киприан из Твери был вызван в Москву и с позором удалён в Киев.

Медленно одолевалась разруха. Слава Богу, каменные стены Кремля сохранились в целости. Постепенно в посадском застенье стали возникать избы, хоромы и терема. Возродились из пепла старые улицы: Тверская, Большая и Малая Дмитровки, Сретенка, Серпуховская, Ордынка. Они сделались многолюдны, но вполовину как прежде.

Матунька Евдокия Дмитриевна могла гордиться: на свои средства соорудила каменный храм Рождества Богородицы на месте сожжённой маленькой деревянной церкви Воскрешение Лазарево. Борис Галицкий хитроумно сохранил ценности, доверенные ему: скрыл короба в великокняжеской погребуше, поместив в косяке двери большую горящую лампаду. Ей бы гореть до возвращенья хозяев, да хищные ордынцы стали выбивать тяжёлую дверь. А на пороге лежал мешок с вывезенным от немцев зельем, состоявшим из серы, селитры и угольев. Едва лампада рухнула, возник гром с огнём: от хищников ничего не осталось. Вход завалило брёвнами и землёй. Потом не составило большого туда его раскопать и извлечь укрытое. С тех пор дядька Борис ходит в боярской шапке, однако же не кичится...

   - О чём задумался, Юрий Дмитрич? - спросил, оторвавшись от древней книги, Семён Морозов.