Летом 1909 года, отдыхая в Коктебеле вместе с давней подругой и любовницей Елизаветой Дмитриевой, начинающей поэтессой и неплохой переводчицей, он придумал розыгрыш, который лег в основу мистификации.
Как-то, гуляя по берегу моря, Волошин нашел корягу, похожую на одноногого и однорукого чертика. Они с Елизаветой назвали его Габриак – по имени беса, который защищает от злых духов. Этот чертик и стал отправной точкой в рождении роковой красавицы Черубины де Габриак.
Надо сказать, что в это время велись бурные литературные дискуссии, много говорили о необходимости реформировать зашедший в тупик символизм, представители петербургской литературной богемы, с большей частью которых Большой Макс был знаком и даже дружил, выдвигали разные идеи рассуждали о будущем поэзии.
Как раз с весны 1909 года группа единомышленников во главе с художником Сергеем Маковским и поэтом Николаем Гумилевым готовила к изданию новый толстый литературно-художественный журнал «Аполлон», который должен был прийти на смену символистским «Весам» и «Золотому руну». Волошин и Дмитриева сами принимали в этом проекте живое участие, что не помешало им придумать шутку, в которую оказались втянуты все аполлоновцы.
В разгар лета в редакцию будущего журнала пришло письмо от таинственной испанки Черубины де Габриак. В изящном, благоухающем духами дорогом конверте были стихи на столь же дорогой и благоухающей траурной бумаге с вложенными меж листами засушенными розами и лилиями. Чувственные, томные, выспренные, они так поразили Сергея Маковского и Николая Гумилева, да и всю редакцию в целом, что их решили напечатать в первом же номере.
Потом Черубина позвонила в редакцию лично… Ее глубокий, слегка хриплый голос, медленная торжественная речь и легкий акцент произвели еще большее впечатление на редакторов. У нее попросили новые стихи и встречу. Стихи пообещали, во встрече отказали, лишь заверили, что не исчезнут.
И началось: в течение нескольких месяцев телефонные звонки и письма со стихами сменяли друг друга, приоткрывая завесу тайны над образом таинственной поэтессы.
Ах, утонченная испанка Черубина из древнего аристократического рода, юная мечтательница, не знающая жизни за пределами золотой клетки! Золотые косы, зеленые глаза ведьмы, пылкое и набожное сердце. Она, герцогиня в изгнании, живет в роскошном особняке, куда нет доступа простым смертным, ведь за ней, восемнадцатилетней красавицей, неустанно следят строгий отец и исповедник, монах-иезуит воспитавший ее в самых суровых правилах средневекового католицизма. Переписка и телефон – единственные ее способы связи с миром, потому что отец не желает «отдавать дочь в объятия развращенного света». Но и это не надолго, ибо скоро она уйдет в монастырь, отдав свою любовь и чистоту одному Богу.
Естественно Маковский, да и вся редакция влюбились в мифическую Черубину, которая говорила им, что наконец-то нашла родственные души, что жаждет оставить в мире после себя только стихи и молитвы.
Сотрудники «Аполлона» сходили с ума, Черубине посылали корзины роз, дорогие подарки и корректуры с золотыми обрезами, таинственную красавицу пытались отыскать с помощью полиции и знатоков петербургского высшего света, о ней ходили самые невероятные слухи, ей сочиняли пылкие признания в любви и томные элегии.
Тщетно… таинственная испанская аристократка не желала являть себя миру.
Волошин с Дмитриевой искренне наслаждались происходящим из своего уютного коктебельского гнездышка, затем, в начале осени – к открытию литературного сезона вернулись в Петроград и продолжали мистифицировать редакцию. Причем, особая пикантность ситуации состояла в том, что большинство сотрудников журнала были их друзьями, а Николай Гумилев еще и соперником Волошина в борьбе за сердце Дмитриевой (которая к тому же была нареченной невестой, и Волошин лично знал ее жениха). Впрочем, поэт тоже был очарован таинственной Черубиной и не однажды обсуждал ее саму и ее стихи с Большим Максом, едва сдерживающим смех.
Однако долго так продолжаться не могло. В конце ноября того же года грянул гром – неожиданно Елизавета Дмитриева сама рассказала одному из сотрудников редакции, молодому поэту по фамилии Гюнтер, об их с Волошиным мистификации.
Зачем? Бог знает. Судя по стихам и воспоминаниям, Дмитриева была дама экзальтированная, неврастенического склада, с излишне живым воображением. Может, это произошло случайно.
Как бы там ни было, шутка была раскрыта, ведь добропорядочный Гюнтер, разумеется, поделился тем, что узнал, со своими коллегами и непосредственными начальниками.
Конечно, разразился грандиозный скандал. Друзья всерьез обиделись на Волошина, хотя признали, что мистификация весьма изящна.