Плененный принц (ЛП)

На встречу с Торвельдом его отвели рано утром после долгой беседы с двумя патрасскими слугами, в течение которой он попытался вспомнить все, что знал о дворцовых рабах. На некоторые из заданных вопросов он даже не имел представления, что сказать. По другим он был больше осведомлен. Их обучали патрасскому этикету и каких гостей предположительно они могли бы развлекать? Да, их обучали языку и обычаям Патраса, как и Васка, хотя, наверное, не северным диалектам. И конечно, они знали все, что требовалось об Акилосе и Истиме. Но не о Вире, услышал он себя. Никто никогда не предполагал, что будет договор или обмен.

Комнаты Торвельда походили на покои Лорана, лишь чуть меньше размером. Торвельд, одетый лишь в штаны и халат, вышел из спальни, выглядя хорошо отдохнувшим. Не завязанные полы открывали сильную с редкой порослью грудь.

Через сводчатый проход Деймен увидел сверкающую золотом голову и раскинувшиеся на кровати молочные руки-ноги. На одно мгновенье он вспомнил слова признания Торвельда Лорану, но потом разглядел – волосы на тон темнее и вьющиеся волнами.

– Он спит, – сказал Торвельд тихо, чтобы не потревожить Эрасмуса. Он указал Деймену на стол, за который они оба сели. Халат Торвельда лег вокруг тяжелыми шелковыми складками.

– Мы все еще не… – произнес Торвельд, а потом повисла тишина. Деймен уже привык к откровенным вирским выражениям и поэтому молча ждал, что Торвельд продолжит. И только потом понял, что молчание для патрасца сказало все само за себя. – Он… проявляет большую охоту, но я подозреваю, что с ним дурно обращались, и клеймо еще не самое страшное. Я позвал тебя сюда, потому что хотел узнать, насколько далеко могли тут зайти. Я беспокоюсь, что по неосторожности… – вновь тишина. У Торвельда потемнели глаза. – Думаю, это знание будет мне в помощь.

Деймен сообразил, что это Вир и патрасским деликатным языком не описать произошедшее здесь.

– Его обучали как личного раба для принца Акилоса, – сказал Деймен. – Вполне вероятно, что до прибытия в Вир он был девственником. Но не после.

– Ясно.

– Я не знаю, чем дело ограничилось.

– Можешь больше ничего не говорить. Я так и думал. Что ж, я благодарю тебя за честность и помощь этим утром. Как понимаю, по обычаям пета одаривают после исполненной услуги, – Торвельд окинул его внимательным взглядом. – Полагаю, ты не любитель драгоценностей.

С легкой улыбкой Деймен отказался:

– Нет, спасибо.

– Могу я предложить что-то другое?

Он подумал над ответом. Нашлось бы кое-что, что он очень хотел. Но просить о таком опасно. Стол был черным и лишь края имели резной рисунок, остальное – гладкая чистая поверхность.

– Вы приехали из Акилоса. Вы оставались там после похоронных обрядов?

– Да, верно.

– Что случилось с двором принца… после его смерти?

– Как я понимаю, его распустили. Я слышал, что его личные рабы перерезали себе горло от горя. Больше ничего не знаю.

– От горя, – повторил Деймен, вспоминая звон мечей и собственное удивление, непонимание происходящего, пока не стало слишком поздно.

– Кастор был в ярости. За то, что это допустили, казнили смотрителя королевских рабов. И нескольких стражей.

Да. Он предупреждал Адрастуса. Кастор захочет скрыть все доказательства содеянного. Адрастус, стражи, наверное, даже златовласая рабыня, которая обмывала его в купальнях. Всех, кто знал правду, методично убили.

Почти всех. Деймен глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Каждой частицей своего тела он знал, что не должен спрашивать, но все же не мог сдержаться.

– А Иокаста? – по привычке он назвал ее имя так, как обращался к ней, без титула. Торвельд с любопытством взглянул на него.

– Любовница Кастора? Она в добром здравии. Беременность протекает без осложнений… Ты не знал? Она носит дитя Кастора. Все еще под вопросом, будет ли свадьба, но, конечно, в интересах Кастора закрепить порядок наследования. Все намекает на то, что он вырастит этого ребенка как…

– Своего наследника, – закончил Деймен.

Это ее цена. Он помнил каждый идеальный завиток ее волос, переливающийся, словно шелк. Закрой эти двери.

Он поднял взгляд. И вдруг сообразил по тому, как смотрел на него Торвельд, что слишком настойчиво расспрашивал о том, что не должно бы его касаться.

– Знаешь, – медленно произнес Торвельд, – ты немного походишь на Кастора. Что-то есть в глазах. В форме лица. Чем больше я смотрю на тебя…

Нет.

– …тем больше я вижу. Кто-нибудь когда-нибудь…

Нет.

– …обращал внимание на это раньше? Уверен, Лоран бы…

– Нет! Я…

Слова вышли слишком громкими и слишком настойчивыми. В груди колотилось сердце, когда его выкинуло из мыслей о доме к этому – к плодам его наивности. Он знал, что единственное, что отделяет его сейчас от раскрытия, – чистая наглость поступка Кастора. Такому добропорядочному человеку, как Торвельду, никогда не заподозрить столь низкого и изобретательного вероломства.