Пленная птица счастья

– Илюша, не надо думать, что твоя новость меня не впечатлила. Но… – Маша щелчком тронула пакет с вещдоком. – Но ему удалось выйти сухим из воды, когда он побывал буквально на месте преступления. А теперь? Что мы ему предъявим теперь, кроме поддельного паспорта? Скажет, что от преследования скрылся. Расплачется, станет жаловаться на беспредел сыщиков из Северной столицы. Не запомнил, кто вел дело о том давнем заказном убийстве?

Илья назвал фамилию.

– Что, и телефончик даже имеется?

Он вытащил из кармана блокнот, продиктовал.

– Молодец! – Маша улыбнулась и тут же погрозила ему пальцем: – У Агапова-Симакова в доме сигнализация. Так что даже не думай, Илья!

– Я вот подумал, что если минут на десять вывести сигнализацию из строя, то…

– Даже и не думай! – Маша стукнула кулаком по столу. – Хочешь за воротами оказаться с волчьим билетом? Все, ступай!

– Есть, – сердито отозвался Илья.

В дверях его едва не сбил с ног высокий, крепкий мужчина в темном костюме. Пробормотал извинения и вытеснил Илью из кабинета. Закрыл дверь. Схватил от стены стул и сел вплотную к двери. Чтобы не беспокоили их – так, наверное, это надо было понимать.

Маша не стала возмущаться. Иван Васильевич Голубев, сильно осунувшийся, постаревший. Губы скорбно поджаты, руки на коленях подрагивают.

Не выдержал молчания, первым нарушил тишину:

– Я могу знать, как ведется расследование убийства моего сына? – И отчетливо всхлипнул.

– К сожалению, не я веду это дело, Иван Васильевич. Им занимаются коллеги из соседнего отдела. Убийство произошло на их земле.

– А у нас вся земля наша! – заорал вдруг Голубев странно тонким для его сложения голосом. – Вся земля наша! Мы на ней живем! И платим налоги, чтобы такие, как вы, просиживали задами дырки в креслах! Повторяю вопрос: как идет расследование?

Вызвать дежурного? Избавиться от сердитого дядьки, пока он окончательно не испоганил ей день? Или постараться обратить его гнев в свою пользу? Может, в гневе он что-нибудь скажет. Может, дернет за веревочку, где открывается дверка, за которой истина.

Яковлев по-прежнему молчит. Дело плавно движется к логическому финалу – к передаче в суд. И не одно дело, а сразу несколько. Убийство любовницы, убийство Владимира Голубева. Похищение младенца, которого до сих пор не нашли. Во всем этом его собираются обвинить. Слава богу, хоть Зайцев отозвал заявление о нападении на водителя – не захотел быть замешанным в скандале. Но и без Зайцева достаточно. Если дело на этой неделе передадут в суд, а его передадут, Яковлеву точно свободы не видать. Век не видать причем.

– Повторяю ответ, Иван Васильевич. Я не веду дело об убийстве вашего сына.

– Но какого черта тогда вы таскаетесь без конца к этому Яковлеву в следственный изолятор, а? Он же главный подозреваемый в убийстве Володи. Зачем тогда вы к нему ездите?

– Его дочь пропала месяц назад.

– Слышал! – отмахнулся Голубев.

– Я занимаюсь только этим делом, – соврала Маша.

Полковник давно уже не попросил – обязал ее влиться в следственную группу, которая вела дело об убийстве. И она как могла помогала его развалить. Сомневалась, задавала вопросы, опрашивала свидетелей, находила в их показаниях множество нестыковок. От нее отмахивались и просили не мешать слаженной работе коллектива.

А Яковлев молчал.

– Вы верите, что Ростислав убил Володьку? – тихо, почти шепотом спросил Голубев.

Даже глянул себе за спину, как будто их могли подслушивать. Как будто кто-то мог сюда войти после того, как он поставил стул вплотную к двери.

– Честно?

Маша подняла на него глаза. Привычная жалость кольнула в сердце и тут же ушла. Нет, нельзя ей распускаться. Это непрофессионально.

– Я не верю, Иван Васильевич, – так же тихо ответила Маша. – Не дурак же он, чтобы стоять с ножом над телом. Как он вообще там оказался?

– Инку искал. – Голубев принялся водить головой вверх-вниз. – Володька ему и не нужен был, они даже не знакомы были. Инку искал, чтобы о дочке спросить. А Инка смылась куда-то после той ночи. Я в рейсе был, ни сном ни духом. Жена ничего не говорила по телефону. У нас под запретом грузить меня в рейсе. И эта малолетняя шалашовка снова где-то скиталась.

– Это нормально?

– Да нет, конечно. Какая там норма? Просто она такая, дочка моя.

– Какая?

Голубев покусал губы.

– Непутевая. Творит, что захочет. И настырная! Если что в голову вобьет – бесполезно разубеждать. Сделает вид, что послушалась, а сама все равно по-своему повернет. Так что я тоже не верю. – Голубев снова глянул за спину, зашептал: – Я ведь был у него. Навещал в СИЗО. Не спрашивайте как, у меня свои связи. Сказали, что молчит, не колется. Думал: прижму мерзавца, заставлю сказать правду.

– Сказал?

Маша заскрипела зубами. Ей, чтобы посетить Яковлева, надо подписать три бумажки, а посторонним – дверь настежь, пожалуйста. А если бы убитый горем папаша пришил Яковлева на месте, что тогда? Списали бы на состояние аффекта?

– Ты, капитан, глазами-то не ворочай. Я через решетку с ним говорил. Задушить бы захотел – не вышло.

Маша кивнула.

– Что он вам сказал?