Пленная Воля

Русь

По равнинам, по вершинам,
по болотам и лесам,
к неизвестным Палестинам,
к недоступным небесам

ты бредешь усталым шагом

и, пытая жребий свой,
то покорствуешь Варягам,
то воинствуешь с Литвой.

То под тяжестью ты ноешь

Чингисханова ярма,
то под иго крепостное
ты склоняешься сама.

Лапти, посох и котомка —

вот и все твое добро.
Но за то не сердце ль емко
и не в песне ль серебро?

и в рассказе невеселом

ярким золотом горит
то, чего не взять Монголам
и не купят Фриз и Брит?

Но безрадостно и сиро

побираяся с сумой,
обхватила ты полмира
и забыла путь домой.

Или был всегда неведом

этот путь мечтам твоим,
и бредешь ты к Самоедам
и плывешь в Ерусалим?

Ах ты, странница Господня,

сиротинушка, мой свет!
Я б с тобой пошел сегодня
и туда, где жизни нет.

Не во все часы такою

я б тебя постигнуть мог:
но сейчас твоей тоскою
и меня сподобил Бог.

И далёко ли иль близко

нам идти, плечо к плечу,
пред тобою низко,
низко преклониться я хочу.

Родимая

Степью ровной и унылой
я бреду, куда — не знаю.
Безнадежно все, как было:
чем помочь родному краю?

Сколько тут нужды изжито,

унижений и печали?
Но сквозные, точно сита,
души без толку страдали.

И от люльки до могилы

все бредем одной дорогой.
Где мы были, где мы были
в час, когда распяли Бога?

Дух без плоти, плоть без духа —

ну, какую цель намечу?..
Вижу, ветхая старуха
не спеша идет навстречу.

Очи ласковы и влажны,

как фиалки на закатах.
Скорбно замер стон протяжный
на устах покорно сжатых.

Подошла ко мне вплотную:

«Не видал ли, странник Божий?»
— Знаю я страну родную,
все в ней дни и люди схожи. —

«Не видал ли, милый, сына?»

— Что ты, бабушка? какого?
ведь Россия не пустыня… —
Но упрямо шепчет снова:

«Сына, сына родила я,

отдала я сына людям…»
Так твердила и другая,
та, чью скорбь мы помнить будем.

Говорю ей: был когда-то

распят Сын жены небесной;
но былому нет возврата,
к жизни нет тропы воскресной.

Подняла худую руку,

засветилася слезами:
«Нашу алчущую муку
ты ль не принял вместе с нами?

Где томленье безысходней

и безрадостнее бремя?
Разве благости Господней
здесь не место и не время?

Распинаем ежечасно,

жертвой Господу угодной,
сын смиренный и безгласный,
и холодный, и голодный.

И с тех пор, как был впервые

путь проложен из могилы,
ходят матери земные,
ищут, кличут: где ты, милый?

Не видал? Ну Бог с тобою…»

И пошла тропой тернистой:
в степь? иль в небо голубое?
к людям грешным? иль к Пречистой?

Так без ласкового слова

друг от друга побрели мы…
Не признала ты родного,
не узнал и я родимой.

«Не мечом, копьем и шпагой…»