Пленник

– Хрена с два. Это я не вам, – говорит она официанту, который спросил, может ли он забрать меню. – Ты совсем берега попутал? Неужели ты затеял все это, чтобы опубликоваться в “Бестселлере”?

– Да нет, конечно. Просто подумалось…

– В “Бестселлере” тебя не опубликуют. Даю тебе слово.

– Не зарекайся, – говорю я.

Она смотрит удивленно.

– В смысле?

Я набиваю рот салатом. Черт, действительно безупречно. Приносят и разливают по бокалам шампанское. Чокаться со мной Аида не стала. Пьет залпом.

– Тебе чего от меня надо? – спрашивает девушка.

– Собственно, тебя и надо, – говорю я. – Ты приносишь мне удачу.

– Чего? И какую удачу я тебе принесла?

– Это долгая история.

Она не настаивает, чтобы я рассказал. Раздумывает, что все это значит.

– Хорошо, – говорит Аида. – Еще вопрос: ты куда делся той ночью? Я как дура тебя по всей квартире искала. Думала у тебя такой бзик, типа, спрятаться. Ну я же пьяная еще была. Реально, полчаса бродила туда-сюда.

Я засмеялся.

– Извини, – говорю. – Я женат.

– Это я поняла. Но ты же сам…

– Ничего я не сам. Я думал…

– Да брось ты свои отговорки.

– Это не отговорки.

– Окей. Сегодня мы тоже в прятки будем играть?

Она опустошает второй бокал.

– Молчишь?

Она по-мужски хватает меня за ворот рубахи, встряхивает. Приборы на столе бьют чечетку.

– А расскажи мне, друг мой, о чем будет твоя книга? Мне очень интересно узнать.

Я мягко пытаюсь выбраться из ее хватки. На нас оборачиваются.

– Я еще не знаю. Но обещаю, что тебе найдется в ней место.

Она тянется ко мне губами…

Глава пятнадцатая

У меня вопрос. Наверное, Горазд, он обращен к тебе. А с какой радости мне быть откровенным? Почему я должен выкладывать все как на духу? Ты, видимо, думаешь, что если жить мне осталось пару дней или того меньше, то меня потянет исповедаться. Что ж, ты недалек от истины, но проблема в том, что никакая это не исповедь, а форменный допрос с пристрастием, я бы даже сказал, пытка. Да, никто не тянет меня за язык, но мы оба понимаем, что эта, с позволения сказать, книга – мой единственный шанс оправдаться перед Лидой, человечеством и самим собой. Поэтому я не могу молчать. Мне нужно написать хоть что-то в свою защиту. Но есть одно “но”.

Ты редактор. Ты прочтешь это первым и решишь, что со всем этим стоит делать. Вряд ли ты опубликуешь книгу в ее первозданном виде, и дело не в опечатках, а в том, что я выдал в эфир всю твою подноготную. Но этот текст подвластен тебе, а не мне. Боюсь представить, как ты изуродуешь его после того, как меня не станет. Вымарать со страниц свое имя, поменять нас местами, выставить меня негодяем, изменником или неудачником – это лишь малая часть роскоши, доступной тебе здесь и сейчас.

И если честно, я никак не возьму в толк: почему бы тебе самому не написать эту книгу? У меня есть догадка на этот счет: ты бездарь. Точнее, в кое-каком таланте тебе не откажешь, но этот талант противен человеческой природе: ты мастер принуждения. Ты делаешь все, чтобы другие исполняли твои требования. Этот процесс сопровождается ломкой границ и убеждений, но тебе на это плевать. Такова природа твоего извращенного удовлетворения: чтобы прочие соглашались с твоими желаниями.

Я не питаю иллюзий: все, что я напишу, будет использовано против меня. Честной игры мне не видать. И если только ты сам этого не захочешь, мне не суждено обличить тебя в твоих злодействах. Но помнишь, что сказал гранд? Незаменимая книга та, которую написал ты сам. С истиной то же самое. Вырванная с корнем из текста, будто молочный зуб из розовой десны, выщипанная, словно межбровные волоски, самым внимательным редактором-аккуратистом, выжженная, как земля под гектолитрами напалма (гектолитр – это одна сотая литра, стыд-то какой, – примечание редактора), стертая до пустого блеска, – она все равно остается истиной. Я про тебя все знаю, Горазд. Хоть поперек меня разрежь. Я-то все знаю.

К примеру, ты думаешь, я не догадался про Аиду? Нет, разумеется, в состоянии игристого опьянения я и думать не мог, что Аида – твой агент, но сейчас по здравому размышлению, я понимаю, что иначе и быть не могло. Мне стоило обратить внимание на вашу кодовую фразу: “Молчание – знак согласия”. И понять, что там, где двое, третий между ними – Горазд Знатный. Она была первой ласточкой, отправленной в мой стан. Пробным камнем. Трассирующим снарядом. И уж не она ли расхаживала на каблуках за дверью? Эта роль удается ей блестяще – возбуждать любопытство и дарить надежду. Пять из пяти.

Но это все детали. Я хочу, чтобы ты понял: это не твоя книга. Даже если ты поставишь на обложке свое имя, изменишь название, перепишешь концовку или спрячешь рукопись в сейф, она все равно не будет принадлежать тебе.

Мне бы на твоем месте было обидно.

Глава шестнадцатая