Пленник

В качестве альтернативы – “Доносчик”, снятый по книге гранда. И хоть мне не улыбается пересечься на премьере с грандом, Хасаном или Аидой, я все-таки предпочту “Доносчика”. Зал набит под самую пробку, некоторые сидят в проходах.

Призрак сработал оперативно. Вот и экранизацию уже состряпали. “Бестселлер” как всегда на высоте. Перед экраном появляется низенький и застенчивый человечек, который рассказывает, что для него было честью работать с текстом “живого классика”. Он указывает в центр зала, нестареющий гранд привстает со своего места, ему дружно аплодируют, он делает ответный жест в сторону режиссера, и теперь все аплодируют уже режиссеру. Рядом с грандом я замечаю Хасана. Наверное, и Аида где-то неподалеку.

Наконец, с реверансами покончено, свет плавно гаснет, наступает долгая пауза. Слишком долгая пауза. Экран по-прежнему темен, как засвеченный снимок. Народ перешептывается, кто-то включает фонарик на телефоне, свет мечется по многолюдному залу.

Гремит выстрел. Зрители испуганно охают, экран оживает. Раздаются смешки: кому-то спецэффект показался слишком натуральным. С экрана в зал смотрит человек в черной балаклаве. У него в руках автомат. Ствол истекает свежим пороховым дымком.

– Короче, слюшайте, – говорит человек с акцентом, – всэм оставаться на своих местах, да? Любое нэповиновэние – смэрть. Ясно, да?

Все затаили дыхание. Как же натурально. Мне тоже нравится.

– Вы совсэм тупые, да? – спрашивает человек в балаклаве. – Нэ поняли еще? Кина нэ будэт.

Резко врубают свет, зрители щурятся, закрывают глаза ладонями. В зал врываются вооруженные люди, все до единого – точная копия того, с экрана: балаклавы, автоматы, южный акцент. Они командуют не шевелиться, клянутся Эштром (?), что пристрелят на месте, если кто-то попытается сопротивляться. Всего их, по моим подсчетам, около десятка. Кроме автоматов, у них гранаты, пистолеты. У троих – пояса смертников: тротила, кажется, хватит, чтобы взорвать десять таких залов. Двери запирают изнутри, минируют растяжками.

Кто-то в зале аплодирует, принимая происходящее за вступительный перфоманс. К нему спокойным шагом направляется один из захватчиков и с фатального замаха бьет прикладом в лицо.

Я подмечаю странное: террорист на экране никуда не делся. Он едва виден из-за включенного света, но по-прежнему смотрит в камеру и сжимает в руках автомат.

– Ну, как вы там, братья? – спрашивает он.

– Все отлично, брат, – отвечает ему один из коллег. – Первая фаза завэршена, слава Эштру.

– Слава Эштру, – подхватывает экранный террорист. – Пэрэходим ко второй фазе.

В зале взвизгивает женщина, и я ее понимаю. “Вторая фаза” звучит чертовски зловеще.

– Вы все, – несется с экрана, – в нашей власти, да? Во власти бога, имя которому Эштр. Эштр – это бог мертвых, да? Ваша задача – прикинуться мертвыми. Мертвые – что? Мертвые нэ разговаривают, нэ пишут эсэмэски, нэ снимают на камэру, нэ задают вопросов и тэм более, нэ шевелятся. Ясно, да? Если мои братья замэтят, что кто-то из вас нэ мертв… они сделают его мертвым. Ясно, да? Все, инструктаж закончен. Слава Эштру.

– Слава Эштру, – в один голос подхватывают террористы в зале.

– Переходим к третьей фазе, – командует экранный начальник.

Террористы из поясных сумок достают кипы каких-то бумаг и пускают их по рядам. Мне в руки попадает прилично отпечатанная брошюра с цветными иллюстрациями. Заглавие у нее такое: “Вайнахское язычество”. И подзаголовок: “Древние верования ингушей и чеченцев”.

– Вы хоть и мэртвы, – говорит экранный глашатай, – но как бы нэ до конца, нэ совсэм. Чтобы стать полностью мертвыми (в зале взвывает женщина), вам нужно познать Эштра. Познать его силу, его смысл. Сейчас слюшайте, что я вам буду говорить и запоминайтэ. Чтобы лучше запоминать, вот вам специальные книжки. Там написано все то же самое, что я вам сейчас расскажу, ясно, да?

И он рассказывает. Речь льется чисто, отрепетированно, без намека на акцент и прежний нахальный тон. Террорист напоминает университетского лектора. Зрители слушают завороженно.

– Мы вайнахи, наш дом – Кавказ, наши предки – сеятели, жнецы, скотопасы, горцы – не приняли ислам, но сохранили религию праотцов, основанную на анимизме, антропоморфизме, шаманизме, культе жизни и культе смерти. Жизнь и смерть, добро и зло, начало и конец, – только у вас, нечистых, есть такое наивное разделение. Он плохой, а этот злой, он живой, а этот мертвый. Вайнахи не делали отличий между этими состояниями, так как все в мире едино. То, что сегодня злое, завтра будет добрым, тот, что сегодня жив, завтра умрет. Все едино и неделимо. Поэтому наш бог смерти – Эштр – это добрый бог. В своей доброте он создал мир, который однажды умрет. И людей, которые однажды погибнут. Эштр знал, что все сущее – и его самого – ожидает конец, но в этом и был смысл – в неизбежности смерти. И если бы смерти не было, то не было бы смысла жить.