Пленник

Адвокат непривычно молчалив, он приглашает меня занять глубокое кресло в гостиной. Я бы сказал, что у него скорбный вид, словно он собирается сообщить мне печальное известие о еще одном моем родственнике. Но все выходит наоборот. Как только я сажусь в кресло, из соседней комнаты появляется круглолицая дама с неподвижным лицом в допотопном брючном костюме и неуместном колье. Она садится напротив меня, складывает руки на колени. Адвокат не смотрит на нее, он изучает мою реакцию.

– Не узнали? – спрашивает он с улыбкой.

Я мотаю головой. Адвокат ободряюще смотрит на женщину.

– Я же говорил, – обращается он к женщине. – Этому хирургу надо премию выписать.

– Обойдется, – говорит женщина. – До сих пор рот нормально не открывается, зевать, сука, больно, – жалуется она.

А вот голос мне знаком. Это голос Нины Олеговны Стеблиной, я слышал его в роликах, которые залпом просматривал, стараясь узнать хоть что-то о моей благодетельнице. Я жду объяснений, но вместо этого меня начинают допрашивать:

– Сколько денег вы потратили? – говорит женщина с неподвижным лицом.

– На что?

– На что угодно. Я имею ввиду те деньги, которые достались вам в наследство.

– А почему вы об этом спрашиваете?

– Потому что я хочу их назад.

– Назад? Вы кто?

Я до сих пор надеюсь на лучшее. Но надежда умирает первой, потому что в ответ я слышу:

– Меня зовут Нина Олеговна Стеблина.

– Вы же умерли.

– Нет.

– Ну, в смысле, вы пропали без вести. Вас спасли?

– Никто меня не спасал. Это была инсценировка.

– Да, – подхватывает адвокат. – Видите ли, господин Стеблин, я не ввел вас полностью в курс дела, потому что это дело довольно запутанное. Нине Олеговне требовалась, скажем так, передышка. Нужно было залечь на дно. Но теперь все в порядке, она готова, так сказать, начать новую жизнь.

– Что-то я не совсем…

– Это действительно непросто объяснить, – сокрушенно качает головой адвокат. – Нина Олеговна – большой человек. У больших людей иногда возникают большие неприятности, понимаете, о чем я? Нине Олеговне требовалось залечь на дно.

Стеблина осторожно трогает свое лицо кончиками пальцев. Я чувствую себя тающим воском. Лепнина потолка вся в гипнотических спиралях и завитушках.

– Нет, не понимаю, я получил эти деньги законно.

– Разумеется, – говорит адвокат, – но по-другому было нельзя. Это юридические нюансы, не вникайте. У Нины Олеговны не было прямых наследников. В случае ее гибели, по закону, все имущество переходит государству. И нам нужно было… ну, как бы доверить кому-то ее средства на сохранение.

– Почему меня об этом не предупредили?

– Не было уверенности, что вы согласитесь. Меньше знаешь…

– Это бред. Я получил эти деньги законно.

– Разумеется, – повторяет адвокат. – Часть этих денег у вас и останется. Но только часть. Поймите, вы их не заработали. Они просто упали вам как снег на голову. А Нина Олеговна всю жизнь посвятила себя государственной службе.

– На государственной службе при всем желании не получится заработать на квартиру в Барселоне, – говорю я. – Даже не так. На несколько квартир.

Адвокат облизывает губы. Смотрит на Стеблину. У меня возникает чувство, что зря я так.

– Сколько денег вы потратили? – спрашивает женщина.

– Вас это не касается. Это мои деньги.

– Давайте не будем спорить, – говорит адвокат.

– Конечно, не будем, – говорю я. – Тем более, мне пора.

Но из комнаты, где скрывалась Стеблина, появляется еще один человек – у него свернутый набок нос и татуированные кулаки. Я плюхаюсь обратно в кресло.

– Вы сдурели? – спрашиваю я. – У нас давно не девяностые.

– Я понимаю, что это шок, – говорит адвокат.

– Я обращусь в полицию, свяжусь с прессой, у меня много знакомых журналистов. – Я вспоминаю Мыловарова.

– Во-первых, вы ничего не сможете доказать, – спокойно защищается адвокат. – Нина Олеговна официально другой человек. Она уже и не Нина Олеговна вовсе. Во-вторых, зачем поднимать шум, если можно разойтись миром?

Человек с татуированными кулаками, посчитав, что мой боевой запал иссяк, вновь уходит в соседнюю комнату.

– Зачем вам столько денег? – спрашивает Стеблина.

– Да какое вам дело? Они мне нужны. У меня фонд профилактики самоубийств.

– Как он называется? – спрашивает адвокат.

– Что? Какая разница? Так и называется.

– Вы не знаете, потому что не занимаетесь делами фонда со времени его основания. Вы не в курсе, как обращаться с такими деньгами, потому что – дайте угадаю – вас пугают большие цифры. Однажды вы просто спустите их в унитаз.

Мне не по душе, что меня видят насквозь. От обиды ноет нутро. Я, наверное, смогу пробиться к входной двери, но там уйма замков и задвижек. Все предусмотрено заранее.

– Вы были знакомы с моей матерью? – я пытаюсь надавить на ее родственные чувства.

– Виделись однажды, – машет рукой. – Она была совсем молодая, а мне лет тридцать. На дне рождении отца. Стояли, как две дуры, и переминались с ноги на ногу. Спустя пару лет я узнала, что она родила. Видимо, вас.

– А что, – кипячусь я, – это нормально так использовать своих родственников?