Пленник

– Он каким-то образом разнюхал, что у Горазда есть архив всех, кто ему должен. Контракты, имена, послужные списки и собственно предмет договора: картины, книги, фрески, пьесы, скульптуры, архитектурные сооружения. Все, что так и не воплотилось в культурное наследие. Зародыши великих смыслов.

Я оживился.

– И что, вы пробовали проникнуть в этот архив?

– Зачем? – удивился он.

– Но как же? Ведь это возможность лишить его рычагов давления.

– Не поймите меня неправильно, но в каком-то смысле Горазд делает нужно дело.

– Хватит бред нести! – закипаю я, и он отшатывается, пиво чуть не выпадает из рук. – Он абьюзер, преступник и террорист. Вы о чем вообще?

– Террорист? – неуверенно переспрашивает Нестор.

– Неважно, – говорю я. – А где находится этот архив?

– Зачем вам это знать? Вы тут не при чем.

Теперь я натурально ненавижу этого музыкантишку. Если он попробует встать у меня на пути…

– Просто скажите мне адрес.

– К тому же, – не слыша меня, рассуждает он, – он вряд ли допустит, чтобы…

Я сталкиваю его с постамента, он валится на землю. Встает, но навязать мне борьбу после двух банок пива сложновато. Я вновь укладываю его на лопатки, нависаю с занесенным кулаком.

– Адрес, – говорю я.

Он сдается моментально.

– Я его не помню. Это заброшенный жилой комплекс. “Идиллия”. Пятый корпус, последний этаж. – Он сочувственно улыбается, потому что все понял. – Там смерть Кощеева. Удачи.

Глава тридцать четвертая

Надо же, я смог. Я закончил книгу. Написал ее на одном дыхании. На последнем. Оказывается, я себя недооценивал. А вот Горазд знал все наперед. Странно признавать правоту антигероя. После такого можно и веру в справедливость потерять.

Меня, как вы уже поняли, заманили в ловушку. Не было никакого архива, а музыкант Нестор Махеев – очередная марионетка, которую дергал за ниточки сами знаете кто. Я зашел в полупустую комнату, где на столе стояла печатная машинка, соединенная проводами с ящиком неопределенного назначения. Пока я рассматривал эту странную конструкцию и недоумевал, где же архив Горазда, за мной плавно и незаметно затворилась тяжелая непоколебимая дверь.

Я бился в нее минут двадцать, пока не понял, что это бесполезно. Еще с полчаса я потратил на то, чтобы докричаться до кого-нибудь сквозь зарешеченное окно. Затем я решил внимательнее исследовать машинку с проводами. Я нажал клавишу, и спустя несколько секунд на странном ящике загорелся дисплей с обратным отсчетом. Я нажал еще одну клавишу – и отсчет оборвался. А затем возобновился. И я все понял.

Я провел здесь почти двое суток, сейчас, когда близка последняя строчка и последний выдох, я задумался: ну как? Какой получилась эта книга? Есть ли у нее шанс занять верхние строчки хит-парадов, попасть в списки школьной литературы, выдержать десятки переизданий?

Прошу прощения за очередное отступление от канона. В обычной (“нормальной”) книге не встретишь рассуждений о том, сможет ли она стать бестселлером. Но раз уж четвертая стена лежит в руинах, то позвольте мне поведать свои соображения на этот счет. Тем более, что они могут подсказать нам, кто победил – добро или зло.

Ну то есть, да, я все понимаю, я на краю гибели, и если мерилом победы делать жизнь, то, конечно же, я проиграл, так как вскоре буду ее лишен. Но что если заглянуть глубже? И вот тут для Горазда начинаются невеселые деньки. Больше того, куда ни кинь – всюду клин. Если Горазд ставил на то, что я никто и звать меня никак, то эта книга – доказательство обратного. Хоть и не гениальное, но какое есть.

Я, знаете ли, придерживаюсь того мнения, что способность написать книгу – уже признак гениальности. И если у вас возникает вопрос “почему”, то мне с вами не о чем разговаривать. Если вы спрашиваете “почему”, значит, вы никогда не писали книг. Не бросались на замысел, как голодарь на стол, что ломится от яств. Не раздумывали над каждым предложением, как сапер над коварной бомбой. Не отшатывались от своего собственного текста, который в моменты скуки или меланхолии покажется безнадежным. Не чахли над главой, которая не хочет сдвинуться с мертвой точки.

Способность решиться на испытания, муки и разочарования дорогого стоит, вот я к чему. И уж если книга написана, то поздравляю, вы, мать вашу, гений. Гранд – мой единственный союзник – говорил о том же. Самая главная книга – это ваша книга. И вот она передо мной. Я доволен лишь тем, что она существует. Простите, если она встала вам поперек горла.

Так вот. Если Горазд намеревался доказать, что даже перед лицом смерти я спасую и откажусь от своего призвания, то у него ничего не вышло. С другой стороны, если он рассчитывал получить от меня шедевр, то снова промахнулся. Эта книга является шедевром для меня самого, и это нормально. Все прочие, думаю, сочтут ее “не очень”. Не очень фантастической, не очень детективной, не очень мелодраматичной, и вообще – не очень. И это тоже нормально. Потому что шедевры не пишутся под дулом пистолета. Или в ожидании взрыва бомбы. Или что там в этом ящике.

Короче, Горазд, если ты это читаешь, то это был дохлый номер. Ну, правда.