Пленник

– Короче, я решил, что ничего писать не буду. Ни для Горазда, ни для кого другого. Я им ничем не обязан. Пусть едят, что дают. Это будет мой бунт, мое восстание. Какое-то время я чувствовал себя свободно. Мне было легко. Я не строил планов, отдыхал, наслаждался отказом от исполнения обязательств… А потом меня сбила машина.

Я вздрогнул. Такого поворота я не ожидал.

– Я сильно пострадал, две недели врачи боролись за мою жизнь. Еще полгода я был прикован к постели.

– Это снова был Горазд?

– Нет, – сказал Нестор. – Точнее, во время пребывания в коме мне являлся один и тот же образ: на меня несется пикап, а за рулем сидит Горазд. И вдавливает педаль газа в пол. Но за рулем его не было. Там сидел какой-то работяга, который перевозил на пикапе стройматериалы. Однако когда Горазд появился в моей палате – спустя пару месяцев после аварии – он намекнул о своей причастности к происшедшему. Он сказал…

Что дает материал, подумал я.

–…Что дает мне материал. “Ну а что? – ухмылялся он своей мерзкой рожей. – Вспомните Бетховена, Рэя Чарльза, Стиви Уандера. Их ограниченные возможности стали отправной точкой для величия”. Я нажал кнопку экстренного вызова медсестры, но перед тем, как уйти, он вновь напомнил мне о контракте.

Я задался вопросом, каким еще “материалом” Горазд снабжал людей творческих профессий. Ограбления, похищения, изнасилования, пытки, отравления, буллинг и шантаж, – на что еще он был способен?

– И я… я решил отвязаться от него. Написать хоть что-то. Ведь он наверняка ничего не смыслит в музыке. Пусть это будет легкая пьеса, мажорная побрякушка, какая разница… И в этот момент я понял, что больше ничего и никогда не смогу написать. Что мне это не надо. Что я вообще не музыкант. И никогда им не был.

Мне это знакомо, горестно подумал я.

– Конечно, всему виной был Горазд. Этим идиотским контрактом, непрестанными напоминаниями о нем, одним своим появлением на горизонте он испортил мне карьеру и жизнь. Отбил желание быть тем, кем я стал… После выписки из больницы, я стал пить. Я выпал из жизни. Я с удивлением узнал, что почти разорен: со мной судились из-за срывов концертов, выхода альбомов, меня обвиняли в плагиате, а журналисты превратили меня в пугало и персону нон-грата. Вчера Горазд позвонил мне и назначил встречу. На фудкорте торгового центра. Вы замечали, какие у них невероятные названия? “Европа”, “Столица”, “Ривьера”, “Океания”. Как будто их придумал один и тот же спившийся учитель географии. По-моему, это смехотворно. Но я не нашел в себе сил проигнорировать его приглашение.

– И вы встретились с ним?

Судьба Нестора, кажется, беспокоила меня больше, чем развязка этой книги.

– Да. Я недавно был у него. Он спросил, как продвигается моя работа. Я ответил, что никак. Он сказал, что так и знал. Я понял, что в этом и состоял его план. Я спросил, зачем ему это надо? Он ответил, что он – лакмус. Он выводит на чистую воду тех, кто прикидывается гениями. Ставит их на место. Что его воротит от таких, как я. И от тысяч подобных мне. Он одаривает нас абсолютной властью – деньги, слава, успех, любовь – с единственной целью – доказать, что мы не в состоянии воспользоваться этой властью. И обратить нас в тех, кем мы всегда были – в ничтожеств.

– Он сумасшедший, – говорю я.

– Нет, – отвечает Нестор. – Вернее, да, возможно, у него не все дома, но это и неважно, потому что он своего добился. И он прав. По всем статьям.

– Не может быть, – возражаю я, – неужели он убедил вас…

– Послушайте, вам не понять, вы не… – он подбирает слово. – Кем вы работаете?

– В ресторанном бизнесе, – говорю я.

– Да, это совсем не то. Вам не понять. Ты всю жизнь уповаешь на свое творческое начало, а потом выясняется, что нет у тебя никакого начала. А есть только конец. И он совсем не счастливый.

– Он манипулирует вами.

Я говорю “вами”, а подразумеваю “нами”.

– Пусть так, – невесело соглашается Нестор. – Это ничего не меняет. Имея все шансы и условия, образование и опыт, любовь поклонников и деньги, – я не могу создать шедевр. Я вообще ничего не могу создать. Кто я после этого? Разве музыкант? По-моему, у этого другое название… Знаете, – продолжает он после паузы, – я даже благодарен ему. Он открыл мне глаза.

Его не отговорить. Это чувствуется по голосу, интонации, наклону головы. Горазд похоронил его заживо. Но это согбенная фигура, эта хромая душа еще больше убеждает меня в необходимости продолжать борьбу. Я не такой, как он.

– Вы что-нибудь знаете про него? – спрашиваю я.

– В каком смысле?

– Вы пытались выяснить, кто он такой?

– А, вы про это… Да, конечно. Пытался. И даже кое-что выяснил. Только мне эта информация никак не помогла. Вернее, я не успел ей воспользоваться.

– Что за информация?

– Мне удалось выйти на одну из прошлых жертв Горазда.

Уж не тем ли самым способом, которым я вышел на него?

– Художник. Довольно знаменитый.

Интересно, что во мне нашел Горазд, раз он специализируется на знаменитостях?