– Не знаю, – снова заговорила королева почти мечтательным тоном, как будто обращаясь больше к самой себе, чем к Ришенхайму, или вовсе забыв о его присутствии, – с какой целью небо обрушило на меня такие несчастья. Возможно, я, занимающая более высокое положение, чем большинство женщин, должна подвергаться наиболее тяжким испытаниям, но я этих испытаний не выдержала. Все же, когда я сравниваю мои горести и мои искушения, мне кажется, что небесная работа не выполнена до конца – в моем сердце недостаточно смирения. Но на мне вина в пролитой крови, и теперь даже лицо моего возлюбленного я вижу сквозь алый туман. Если мне была дарована великая радость, то она запятнана кровью.
Королева сделала паузу, глядя на Ришенхайма, но он не произнес ни слова.
– Вы знали, как велик грех в моем сердце, если не в моих поступках, – продолжала она. – Вы полагали, граф, что этот грех не наказан, и решили добавить стыд к моим страданиям. Помогая вашему родственнику, вы думали, что служите чести короля. Таким образом, я побудила вас к действиям, которые не могли бы одобрить ни ваше сердце, ни ваша честь. Я благодарю Бога за то, что вы не пострадали более серьезно.
– Руперт убедил меня, – пробормотал Ришенхайм, не поднимая глаз. – Он говорил, что король будет очень благодарен и наградит меня… – Его голос замер.
– Знаю, – кивнула королева. – Но вы бы не слушали этих убеждений, если бы моя вина не ослепила вас.
Внезапно она повернулась ко мне и протянула руки со слезами на глазах:
– Но ведь ваша жена все знает и по-прежнему любит меня, Фриц.
– В противном случае она не была бы моей женой, – ответил я. – Мы не желаем лучшей доли, чем умереть за ваше величество.
– Она знает, но любит меня, – повторила королева, словно находя утешение в любви Хельги. Женщины всегда обращаются за поддержкой к другим женщинам и в то же время опасаются их. – Но Хельга не пишет писем.
Я мрачно улыбнулся. К счастью, Рудольф Рассендилл никогда не ухаживал за моей женой.
Королева встала.
– Ну, поедем во дворец.
Ришенхайм импульсивно шагнул к ней, и она повернулась к нему:
– Вы тоже поедете со мной, граф?
– Лейтенант фон Берненштейн присмотрит за… – начал я, но королева жестом велела мне умолкнуть.
– Вы поедете со мной? – снова спросила она.
– Мадам… – Он запнулся.
Королева ждала, и я тоже. Внезапно Ришенхайм опустился на одно колено, не решаясь поцеловать руку королевы. Она сама протянула ее ему и печально промолвила:
– Прощая, я могу получить прощение.
– Это был не я, – пробормотал Ришенхайм. – Руперт заставил меня, я не мог ему противиться.
– Вы поедете со мной во дворец? – в третий раз спросила королева, убрав руку, но улыбаясь.
Я рискнул вмешаться:
– Граф Люцау- Ришенхайм знает многое, что неизвестно большинству, мадам.
Королева повернулась ко мне с достоинством:
– Графу Люцау-Ришенхайму можно доверять. Мы не просим его действовать против своего кузена. Мы просим только о молчании.
– Да, но какие у нас гарантии?
– Его честное слово, граф.
Я знал, что, именуя меня графом, королева выражает свое недовольство, так как, если не считать официальных церемоний, она всегда называла меня Фрицем.
– Рассчитывать на его честное слово… – начал я.
– Он прав, – сказал Ришенхайм.
– Нет, он не прав, – с улыбкой возразила королева. – Граф сдержит слово, данное мне.
Ришенхайм посмотрел на нее, потом повернулся ко мне и тихо сказал:
– Клянусь Богом, я его сдержу, Тарленхайм. Я буду служить королеве, чем могу…
– Граф, – любезно промолвила королева, – вы облегчили бремя, лежащее у меня на душе, так как я больше не чувствую, что ваша честь запятнана из-за меня. Мы вместе отправимся во дворец.
Мне ничего не оставалось, как только довериться Ришенхайму.
– Тогда я посмотрю, готова ли карета, – сказал я.
– Да, идите, Фриц, – кивнула королева.
Но когда я проходил мимо нее, она остановила меня и шепнула:
– Покажите, что вы доверяете ему.
Я подошел к Ришенхайму и протянул ему руку, которую он крепко пожал.
Выйдя из комнаты, я обнаружил Берненштейна сидящим на скамье в холле. Лейтенант внимательно обследовал свой револьвер.
– Можете его спрятать, – сказал я, с трудом представляя, как он обменяется рукопожатием с Ришенхаймом. – Граф больше не пленник – теперь он один из нас.
– Черта с два! – крикнул Берненштейн, вскочив на ноги.
Я кратко рассказал ему, как королева превратила орудие Руперта в своего слугу.
– Полагаю, он сдержит слово, – добавил я, хотя охотно обошелся бы без его помощи.
Глаза лейтенанта блеснули, и я почувствовал, как дрожит его рука, которую он положил мне на плечо.
– Если Ришенхайм с нами, то остается только Бауэр, – шепнул он.
Я хорошо знал, что он имеет в виду. Исключая самого Руперта, Бауэр был единственным, кто, зная правду, угрожал плану, который с каждым устраненным препятствием казался все более привлекательным. Но я не смотрел на Берненштейна, боясь признаться даже взглядом, насколько мои мысли совпадают с его. Он был более дерзок или, если угодно, менее щепетилен.
– Если мы сможем заткнуть рот Бауэру… – продолжал лейтенант.
– Королева ожидает карету, – сердито прервал я.