Читаем Пленники Амальгамы полностью

Получаю его на службе и долго таращусь в экран, разглядывая прикрепленные фотографии. Зоя выглядит замечательно, дочка – еще лучше. В этом году заканчивает школу, идет на медаль и уже посещает подготовительные курсы в университете. Кроме того, она увлеклась горными лыжами, осенью выезжала вместе с Зоей в австрийские Альпы, где провели прекрасный отпуск. Каждая фотография тут – символический упрек в мой адрес: вот как надо воспитывать потомство, вот как надо следить за его здоровьем! Я смогла это сделать, а ты?! Чмо, пораженец, жизнь тебя не приняла, а тогда не мешай тем, кого она с радостью заключает в свои объятия!

Письмо оказалось еще и подставой, поскольку в момент прочтения за спиной возникла Аглая. Было получено китайское предупреждение: еще раз – и пишите заявление! То есть прервется еще одна ниточка, связывающая с постылой реальностью, и я, как ни странно, этого хочу…

* * *

Я напоминаю человека на краю обрыва, что глядит вниз, осознавая: падение неизбежно. Вопрос: как сделать последний шаг? Может, кто подтолкнет? Явно нужен помощник, самому не решиться, слишком глубока пропасть – дна, во всяком случае, не видно. И сей факт (что не видно) страшно будоражит, дает иллюзию, мол, ты не разобьешься, всего лишь испытаешь непередаваемое чувство полета!

Помощником оказывается Максим, с которым общаюсь в очередной раз. Пробую подъехать на кривой козе, то есть подтолкнуть к тому, о чем тот когда-то размышлял. Считает ли он по-прежнему, что внутри человека скрыта недосягаемая истина, что проявляется в виде галлюцинаций? Что образы, рожденные в незрячей простоте, есть недоступное большинству знание? Сбиваюсь, когда рядом возникает тот самый тип в телогрейке, что норовит пробраться к радиатору, у которого сидим.

– А позже нельзя?! – возмущаюсь, на лице же Максима возникает подобие улыбки.

– Привет, Гефест… – привстает, чтобы обнять истопника. Отойдя в сторонку, они о чем-то вполголоса говорят. Меня удостаивают взглядом (странным, надо сказать), после чего истопник продолжает свою миссию, сдвигая с мест больных и родню.

– О чем мы говорили? – вопрошает Макс, вернувшись.

– Про этого самого… Зверя, что преследует в кошмарных снах. Я в твоих записях об этом прочитал, извини… А почему, кстати, Гефест?

– Потому что хозяин огня. А насчет Зверя… Если хочешь это понять, ты должен стать одним из нас.

– Как это?! С ума, что ли, сдвинуться?!

– Твои проблемы – как. Но без этого ничего не поймешь. Я был одним из вас, знаю, чем вы живете. Теперь попробуй влезть в нашу шкуру. А? Слабо́?

Усмешка становится нехорошей. «Ах ты провокатор! – думаю. – Сам в дерьме, и меня туда тащишь?!» Но одновременно странная, алогичная справедливость проглядывает в его словах. А главное, я давно на этом пути, только поводыря не было…

– Точно слабо́! Куда вам, цепляющимся за свою жалкую рациональность, за свой скудоумный рассудок! А, папочка? Я же правду говорю?

Он встает из-за стола, давая понять: свидание окончено.

– Короче, обращайся к Гефесту. А когда что-то поймешь – тогда и приходи!

Итак, долгожданный пинок получен. Спустя пару дней, когда опять оказываюсь в больничном сквере, ноги сами приводят к котельной. Где вижу самосвал, что свалил в стороне кучу угля, и мужика в вязаной шапочке (надо полагать – водилу), тот бурно полемизирует с Гефестом. Когда истопник внезапно замахивается лопатой, водила отскакивает и прячется за кабину.

– Черт сумасшедший! – слышу. – Вы тут все пыльным мешком стукнутые, заразы!

Истопник начинает кидать уголь в тачку, водила вскакивает в кабину и, развернув самосвал, уезжает. Насколько я понимаю, уголь высыпали не в том месте, далековато от топок, но теперь поздно что-то предпринимать. Или не поздно? В прошлый раз, помнится, я отбоярился, не стал помогать, а вот сейчас – самое время…

– Помощь требуется?

Не дожидаясь ответа, хватаю наполненную тачку. Ого, груз будьте-нате! Хозяин огня не говорит ни слова, молча наполняет тачку за тачкой, я же таскаю их к котельной, где вываливаю возле двери. На пятой ходке спинную мышцу сводит судорога, на десятой начинают подкашиваться ноги. Спина взмокла, она леденеет при каждом порыве ветра, однако прерываться нельзя. «Ну как, Гефест, прошел я квест? – складывается рифмовка, когда с кучей покончено. – Или еще чего подкинешь?»

– Заходи, – распахивают дверь котельной. Наконец-то тепло, можно снять куртку и прислониться спиной к горячему котлу. Истопник ставит чайник на плитку, приближается к топке и, открыв заслонку, смотрит на пламя.

– Иногда кажется: вокруг одни дебилы… – слышу хрипловатый голос. – Думаешь, этот мудак первый раз там уголь вываливает? Нет, он делает это постоянно! Патология, причем неизлечимая… Слышал, что он орал? А ведь это вопрос: кто тут невменяемый. Здешние психи на таком фоне верхом здравомыслия представляются!

Я киваю, хотя оспорить тезу не составляет труда.

– А ты, значит, папаша нашего философа? Серьезного парня воспитал.

– Да я не особо… Он сам.

– Ну, сам так сам. Садись, чайку попьем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ковчег (ИД Городец)

Наш принцип
Наш принцип

Сергей служит в Липецком ОМОНе. Наряду с другими подразделениями он отправляется в служебную командировку, в место ведения боевых действий — Чеченскую Республику. Вынося порой невозможное и теряя боевых товарищей, Сергей не лишается веры в незыблемые истины. Веры в свой принцип. Книга Александра Пономарева «Наш принцип» — не о войне, она — о человеке, который оказался там, где горит земля. О человеке, который навсегда останется человеком, несмотря ни на что. Настоящие, честные истории о солдатском и офицерском быте того времени. Эти истории заставляют смеяться и плакать, порой одновременно, проживать каждую служебную командировку, словно ты сам оказался там. Будто это ты едешь на броне БТРа или в кабине «Урала». Ты держишь круговую оборону. Но, как бы ни было тяжело и что бы ни случилось, главное — помнить одно: своих не бросают, это «Наш принцип».

Александр Анатольевич Пономарёв

Проза о войне / Книги о войне / Документальное
Ковчег-Питер
Ковчег-Питер

В сборник вошли произведения питерских авторов. В их прозе отчетливо чувствуется Санкт-Петербург. Набережные, заключенные в камень, холодные ветры, редкие солнечные дни, но такие, что, оказавшись однажды в Петергофе в погожий день, уже никогда не забудешь. Именно этот уникальный Питер проступает сквозь текст, даже когда речь идет о Литве, в случае с повестью Вадима Шамшурина «Переотражение». С нее и начинается «Ковчег Питер», герои произведений которого учатся, взрослеют, пытаются понять и принять себя и окружающий их мир. И если принятие себя – это только начало, то Пальчиков, герой одноименного произведения Анатолия Бузулукского, уже давно изучив себя вдоль и поперек, пробует принять мир таким, какой он есть.Пять авторов – пять повестей. И Питер не как место действия, а как единое пространство творческой мастерской. Стиль, интонация, взгляд у каждого автора свои. Но оставаясь верны каждый собственному пути, становятся невольными попутчиками, совпадая в векторе литературного творчества. Вадим Шамшурин представит своих героев из повести в рассказах «Переотражение», события в жизни которых совпадают до мелочей, словно они являются близнецами одной судьбы. Анна Смерчек расскажет о повести «Дважды два», в которой молодому человеку предстоит решить серьезные вопросы, взрослея и отделяя вымысел от реальности. Главный герой повести «Здравствуй, папа» Сергея Прудникова вдруг обнаруживает, что весь мир вокруг него распадается на осколки, прежние связующие нити рвутся, а отчуждённость во взаимодействии между людьми становится правилом.Александр Клочков в повести «Однажды взятый курс» показывает, как офицерское братство в современном мире отвоевывает место взаимоподержке, достоинству и чести. А Анатолий Бузулукский в повести «Пальчиков» вырисовывает своего героя в спокойном ритмечистом литературном стиле, чем-то неуловимо похожим на «Стоунера» американского писателя Джона Уильямса.

Александр Николаевич Клочков , Анатолий Бузулукский , Вадим Шамшурин , Коллектив авторов , Сергей Прудников

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза