Пленники хрустального мира

Никто вокруг не замечал меня, проходя мимо так, точно перед ними была лишь одна пустота. Тогда я совсем потерял всякую нить с реальностью, окончательно опустев.

Директор Вальмонт, возвращаясь в академию, внезапно остановился, плавно обернувшись ко мне. Его ядовито-зеленые глаза смотрели конкретно на меня.

– Не думал, что ты вернешься снова, Энгис. Однако я рад увидеть тебя, – голос его звучал привычно, нежели все, что меня окружало.

– Что произошло с Сан-Лореилом? Он как-то сильно изменился. – Тревожащие мысли никак не отпускали меня.

– Город не изменился, Энгис. Дело в том, что ты больше в нем не нуждаешься.

Я непонимающе посмотрел на него, ожидая больших подробностей.

Он наиграно улыбнулся, ожидая от меня подобного опустошенного выражения лица, на котором прочно застыло недопонимание.

– Той холодной январской ночью я точно знал, что в городе появится новая душа, ищущая именно моей помощи. Тогда я приютил тебя, дал новую жизнь, которая должна была скоро для тебя закончиться. Это закономерность Сан-Лореила, одно из важнейших правил: каждая потерянная душа должна вернуться туда, откуда пришла. Ты нашел свой мир – перестал существовать для города.

Каждое его слово болезненно воспринималось моим рассудком, который всячески старался верить, что Вальмонт просто лжет. Но я прекрасно знал его, помнил, что ложь он презирал больше всего на свете.

– А как же Сэм? – Почему-то сейчас я подумал именно о нем, не в силах забыть его слабую фигуру, растворяющуюся в безмолвном тумане.

– Он выполнил то, что обещал. – Вальмонт опустил глаза, какое-то время о чем-то размышляя. – Сэм всегда оберегал тебя, пытался защищать, быть хорошим другом, всегда оставаясь на твоей стороне. – В памяти сами по себе ожили воспоминания, как Сэм закрывал меня собой, то бросаясь под укусы бешеного пса, то подставляя свое хрупкое тело под яростные удары хулиганов. Его тело всегда было истерзанным, изувеченным до такой степени, что временами он едва мог пошевелиться, сутками не поднимаясь с постели. Когда я пытался защищать его, он злился, вновь подставляя себя под удары судьбы, которые были предназначены для меня. Когда я спросил его, зачем он это делает, практически добровольно убивая себя, он ответил, что ради своего единственного друга он готов даже на самые страшные вещи. – Тебе повезло, что для защиты ангел выбрал именно тебя, Энгис. Он сделал все, что должен был, не позволяя никому украсть твою душу. Ты же знаешь, что у немногих здесь она есть.

Я перестал чувствовать все, что происходило вокруг меня на этот момент.

Сан-Лореил продолжал жить, давно позабыв обо мне, как и о многих, кто, по словам директора, нашел то место, которое обычно принято называть домом. Но мне было все равно грустно осознавать все это, не в силах позабыть ни дня, проведенного в стенах академии «Кёрс-Роуз».

Дуновение ветра перестало меня касаться, легкий холодок больше не покалывал мой пальцы, а небо и вовсе перестало существовать, медленно принимая тяжелые свинцовые краски моего душного мирка.

– Забудь о Сан-Лореиле так же, как он забыл о тебе, – слова Вальмонта звучали как в каком-то вакууме, и я едва их расслышал, вновь оказавшись в своем поместье.

Все, что я когда-либо помнил о маленьком городке, которого не найти ни на одной карте, быстро рассеивалось в моей памяти.

Городок забывал меня, заставляя забыть и его. Через пару секунд я уже вряд ли смогу вспомнить его маленькие мостовые улочки, дрожащие в молчаливой тьме, это тоскливое постукивание дождя об искривленные крыши стареньких домов, теплую улыбку Сэма и милосердного бога Лореила, однажды спасшего меня холодной январской ночью.

Чувство едкого одиночества застигло меня врасплох, и я уже не знал, как его хотя бы заглушить на какое-то время. Оно напоминало о себе с новой силой, каждый раз окрашивая передо мной все в мертвый серый цвет. Он преследовал меня на каждом шагу, прося добровольно сдаться, на что я бы никогда не смог решиться.

Шахматы, моя любимая с детства игра, невероятно меня раздражала одним своим только видом. Это черно-белое поле сводило меня с ума, без конца твердя о какой-то иной стороне всего, в тайне ведущей свою кровожадную игру. Не выдержав этого испытующего гнета, я смел хрустальные фигурки на пол, но их звон и разлетевшиеся во все стороны осколки только усилили болезненную пустоту внутри меня. Тогда сердце мое сжалось в комок, изливаясь горькими слезами досады.

Собрав в ладони хрустальные осколки, я долго сидел на одном месте, пытаясь свою подсознательную тайную силу заставить собрать этот прах, вновь придав безжизненному хрусталю форму.

Я едва мог усмирить дрожь внутри себя, что медленно начинала изламывать все мое тело. Мне было впервые за всю жизнь так больно, и эта боль уже давно была внутри меня, терзая душу самыми изощренными способами.

– Как это печально, когда легко можешь сломать, а собрать уже не в силах. – Тоненькая рука, протянувшаяся через мое плечо, коснулась хрустального праха, заставив его вновь принять прежнюю форму шахматных фигурок. – Зато я могу соединить, но не в силах разрушить.