Пленники Сабуровой дачи

— Понятно, — тяжело вздохнул Опанас Владимирович, перебивая. — Судя по твоей, Горленко, реакции, замять дело уже точно не получится. Значит, так и запишем. Товарищ Горленко прибыл с фронта и включился в работу. Я, конечно, чем смогу, помогу. Но честно предупреждаю: многого от меня не жди, меня Глеб с собой на облавы постоянно гоняет, некогда мне.

— Кто? — удивился Николай.

— Это начальник наш. Он из новых, ты его знать не можешь. Хороший парень, но молодой. Злится, что на фронт не берут, и на ниве борьбы с преступностью свою злость вымещает. Тебе, кстати, с ним еще надо будет все эти назначения обсудить. Думаю, проблем не возникнет. У нас, правда, с обеспечением не очень сейчас, и селят куда попало. Точнее, сейчас, если селить надо, то к нам не берут — не выделили общежитий пока. Но ты, насколько я понимаю, жильем обеспеченный…

Николай неопределенно пожал плечами.

— Обеспеченный, разумеется! — быстро вмешалась Двойра. — Его жена в госпитале на территории неврологического института библиотекой заведует. И живет там же, в служебном флигеле. Вместе с матерью и сыном.

— В городской психушке, что ли? — удивился Опанас Владимирович. — В бывшей Сабуровой даче? Прямо там и живет?

— Во-первых, это вам не психушка, а психоневрологический институт всесоюзного значения! — Слишком многое в жизни Двойры было связано с этим местом — и работа мужа, и нынешняя работы дочери, и их коллеги, ставшие в доме Дубецких друзьями семьи, — чтобы она могла позволить кому-то отзываться о Сабурке пренебрежительно. — Во-вторых, кроме психических больных, там сейчас еще и наших фронтовиков лечат. Вы, как я посмотрю, только про ближайший к вам центральный эвакогоспиталь слышали, да? А их по городу несколько больше! И в-третьих, один корпус там теперь выделили для стационара гражданского населения, никакого отношения к психическим болезням не имеющего.

— Да ладно, ладно, — примирительно замахал руками следователь. — Я просто так спросил, ничего я против вашей психушки не имею…

— В общем, не нужно нашему Николаю от вас никакое жилье! Ему есть где жить! — гордо резюмировала Двойра.

Морской слушал вполуха, с интересом наблюдая за Колей. По ставшим вдруг совершенно безумными, наполнившимся слезами радости глазам друга было понятно, что о семье тот до этого ничего не знал.

— Все хорошо! — быстро заверила Двойра, догадавшись, наконец, о том же. — Все живы-здоровы, все тебя ждут. Пошли, что ли, покажем тебе короткую дорогу к Сабурке! Заодно и поговорим!

Выходя из участка под дружный смех Коли и хитрого Опанаса, раздавшийся после грозного Двойриного: «А к вам, товарищ Опанас Владимирович, мы еще вернемся!», Морской не мог не заметить, что злополучные ведра кто-то уже уволок. Искать их сейчас, разумеется, было совершенно неинтересно и незачем.

* * *

Светлана Горленко сидела на ступеньках больничного флигеля, который давно привыкла называть домом, и рыдала. Шепотом — чтобы не беспокоить домашних, но изо всех сил, словно надеясь вместе со слезами вытолкнуть из души гадкое чувство страха и обиды на мир. За дверью мама, как всегда, что-то шила, а Вовка послушно занимался уроками: в следующем году малышу предстояло пойти в первый класс, и Света старалась привить ему должные навыки. Все это обычно радовало и успокаивало, отвлекало от страшных мыслей и напряженного ожидания, но сейчас, после случившегося, окатившего волной паники и ощущением полнейшей собственной незащищенности, не осталось никаких сил на привычные поиски хорошего. Как говорил Вовка: «Ни одной даже самой маленькой силенки».

— Что с вами? — удивленно спросил какой-то старик, подходя к флигелю. — Эй, у вас что-то случилось?

Он осторожно потряс Свету за плечо, и она отшатнулась.

— Вы все! Вы все у меня случились, вот что! — злобно выкрикнула она, но тут же спохватилась. Старик молча пошел обратно в свое отделение, Света кинулась догонять. Там лежали фронтовики, в том числе тяжелораненые. Наверняка никакой серьезной просьбы у них к Свете не было — может, санитарка хочет отлучиться и просит подменить, или пролили что и просят прибрать в палате, — но оставаться безучастной, разумеется, было нельзя. В конце концов Света ведь действительно жила на территории больницы и могла прийти на помощь в том числе и уже после своей смены. Все об этом знали, все ее любили и звали, не видя подвоха в том, что не оставляют ей ни минуты покоя.