Пленники Сабуровой дачи

— А почему положили-то? — забеспокоился Ми-тя. — Как ты себя чувствуешь? Какое-то осложнение? Зачем тебя от меня увезли?

Это «тебя от меня» ужасно Ларочку смутило. Чтобы не наговорить в ответ глупостей, она просто пожала плечами.

— Слушай, может, тебе что-то привезти? — найдя себе полезное применение, Митя заговорил увереннее. — Я все достану, только скажи, что нужно.

— Ничего не нужно, — сказала Ларочка и испугалась, что это звучит, будто она намекает, что ему больше не стоит приходить. — Хотя… А можешь книжек принести? Когда еще я столько времени смогу лежать без дела и читать?

— Понял-принял-сделаю, — он улыбнулся. — Книжки — это чудесно. Что ты читаешь?

И вот, до того самого момента, пока разгневанные медсестры из конвоя дежурного врача не отодрали пациентку от окна, Лариса с Митей второпях жадно обменивались такими важными и давно забытыми репликами, вроде: «А как тебе Василий Теркин? Это прям про меня» или «А Эренбурга «Падение Парижа» уже читала?» и, конечно, «Ты же знаешь, что Петров погиб в прошлом году в авиакатастрофе? Вот как бывает. Оба они с Ильфом не дожили и до сорока лет…»

А уже позже, когда собравшийся над Ларочкой консилиум отчитывал ее за плохое поведение, она никак не могла убрать с губ глупую улыбку и вспоминала сияющие, словно с лампочками внутри, смеющиеся глаза этого странного Мити и его привычку по-птичьи склонять голову набок и прятать нос в переброшенную через плечо скатку из красноармейской шинели.

Глава 9 Быт и битва с небытием

Несмотря на ранний подъем, Морской опаздывал, потому на правах старожила решил срезать путь через двор — там вроде была пешеходная зона и люди ходили без опаски. Вышел к уже восстановленному, в отличие от двух соседних, мосту, влился в спешащую на базар и с базара многоголосую толпу. Вздохнул с наслаждением. Что ни говори, а люди остались прежними, харьковскими. Те же перебранки, те же достойные фельетонов обрывки философских бесед, тот же вкусный украинский и колоритный русский. И идиш? Морской с интересом обернулся. А, нет. Немецкий. Безумный нищий старик тряс застеленной газетами раздолбанной корзиной и просил милостыню на немецком, видимо, еще не осознав, что времена поменялись. Морской хотел было подойти, но толпа оттеснила. И к лучшему — время действительно поджимало.

Лихо перемахнув через парапет еще до конца моста, он чудом не свалился в зловонную лужу и, немного еще поманеврировав, вышел к банному комбинату с тыльной стороны. У стены крутилась троица беспризорников. Взгромоздившись на кучу ветхого небезопасного хлама один из них пытался дотянуться до закрашенного облупившейся белой краской окна и заглянуть внутрь. Заглянул, покраснел, отскочил обиженно:

— Тьфу, гадость какая! А говорили в среду — женский день.

Двое дружков, поджидавших внизу, похабно захохотали.

— Ты бы поосторожней, — невесть зачем вмешался Морской. — Во-первых, свалиться можешь с легкостью, во-вторых, серьезно тебе говорю: в эвакуации я знал одного кривого мужика, который лишился глаза в детстве, подглядывая в раздевалку женской бани. Его раскусили, и какая-то гражданка, возмутившись, ткнула спицей ровно в ту стенную дыру, сквозь которую глядел мой знакомый.

Мальчишка недоверчиво покачал головой, спрыгнул на землю, упал, попятился. Морской хотел было протянуть руку, мол, вставай, дурачок, нечего меня бояться, но пацаненок вдруг вскочил сам и набычился:

— А что это ты, дядя, чужих детей уму-разуму учишь? Своих, что ли, нет?

Один из сидевших внизу мальчишек выпрямился во весь рост и оказался здоровым долговязым детиной почти с Морского ростом. Из-за поворота показались беспризорники постарше. Все равно совсем мальчишки, но комплекции уже весьма приличной. К тому же всех вместе их уже стало пятеро.

— В эвакуации, говоришь? — насмешливо спросил самый здоровый из подошедших и вдруг перешел на фальцет: — Христа ради прошу, поделись, чем можешь, со страдальцами голодного оккупированного Харькова. О сытый пришелец из тыла доблестной Красной армии, подай, что не жалко! — и добавил уже совершенно нормальным голосом: — Вот портфель хотя бы свой отдай, если жить хочешь.

Остальные мальчишки радостно заржали. Морской растерянно попятился, нелепо прижав портфель к груди. Дать ограбить себя какой-то пацанве в центре родного города не хотелось. С другой стороны — не ввязываться же в неприятности? В жизни Морского бывало, конечно, всякое, но драк он не любил и всячески их избегал. Да и портфель того не стоил — старый, потасканный, всего-то со сменным бельем и парой полотенец внутри. Мальчишки наступали, Морской пятился.

— Что здесь происходит? — раздался вдруг рядом голос Николая. Мальчишек словно ветром сдуло.

— Ты вовремя, — искренне обрадовался Морской.