Пленники Сабуровой дачи

— Ну да, — вздохнул Николай, и мощным залпом вылил на себя целый таз ледяной воды. Владимир шарахнулся от брызг и переместился в очередь к крану с горячей водой, бурча себе под нос, мол, безумие, похоже, заразно и общение с припадочным Дородным явно пошло во вред Горленко. — Но разве сумасшедшему ты это объяснишь? — Коля решил постоять с Морским за компанию. — Света расстроилась ужасно. Она знала, что припадки Павла участились, что зрение почти совсем исчезло, но не догадывалась, что в пациенте накопилось столько зла против его спасителей. В нормальном состоянии Павел Иванович со всеми дружит и никому не желает зла, но в приступах болезни, как оказалось… Пока ему вкололи нужное лекарство, он столько гадостей наговорил Светлане… Она потом полночи прорыдала.

— Мотив я вижу, — Морской постарался сохранить объективность. — В припадке ярости отомстить за испорченное здоровье. Но… Ты меня прости, а как слепой мог стрелять?

— Он не совсем слепой. Точнее, не всегда. Загадочное свойство организма — как раз во время всех этих припадков зрение возвращается к нему почти полностью… И потом — стрелял, но не попал. И, кстати, Света с Тосей ему были куда ближе, чем Лариса, присоединившаяся к уходу за больными позже. Поэтому в Ларису стрелял без жалости, а Свету пожалел. Услышал ее голос, устыдился и убежал… И, кстати, на тот вечер, когда стреляли в Свету, у Павла Ивановича никакого алиби нет. Соседи по палате рассказали, что в тот вечер он ушел гулять. Гулял один по саду, понимаешь?

— Ну хорошо. — Вообще-то версия Морскому нравилась, но разбираться нужно было до конца. — Мотив и возможность есть. А где он взял оружие? Впрочем, сейчас все его где-то да берут… И, вот еще, вы сумку-то нашли? Куда он спрятал отобранную у Светы сумку?

— Наверное, выкинул, — Коля уже вытирал голову. — Сегодня он как овощ. Под препаратами, допрашивать не выйдет. Санитарку в охрану на всякий случай приставили, так что ладно. Но как только придет в себя, то все расскажет нам как миленький. Если, конечно, все помнит. Ну а если нет, то, как ты правильно заметил, найдем винтовку, снимем отпечатки… Судя по всему, никакая опасность нашим уже не угрожает, так что особо можно не спешить. Подо-ждем показаний от подозреваемого, а там решим, что делать.

— Ну вроде верно, — Морской вздохнул с облегчением. Преступник найден. Более того, он оказался не коварным злоумышленником, а обычным психом. Его даже задерживать не надо, поскольку он и так под наблюдением. Могла ли вся эта опасная история завершиться лучше?

— Редакцию мы зря, выходит, тебе вчера переполошили, — извиняясь, улыбнулся Коля, понимая, каких трудов вчера Морскому стоило добиться разрешения на срочную публикацию заметки о Светлане. — Можно отменить заметку, если надо.

— Да что ты! — удивился Морской. — Хороший материал получился, не нужно отменять. К тому же вчера вечером все уже ушло в набор.

Материал вышел и правда добротный. И о Светлане — мужественная библиотекарь, будучи несправедливо выгнана с работы по наклепу немцев, не опускает руки, а находит новый плацдарм для деятельности, спасая книги больницы, и об удивительном подвиге библиотекаря Демидовой — последнем довоенном библиотекаре Харьковского Союза писателей. Морской успел вчера зайти в ее уютную полуподвальную комнату на Пушкинской. Опухшая от едва не убившего ее голода оккупационных лет, с трудом переставляющая ноги, Демидова держалась при всем при этом величественно, но в то же время дружелюбно. Пригласив приведенного Светой журналиста на общую кухню, она щедро позажигала свечи — «мне, может, уже и не пригодятся, а вам писать удобнее, пишите» — и подробно рассказала, как спасала библиотечный фонд Союза писателей. Тот самый, знаменитый, любовно собранный еще Максимом Лебедем — первым директором харьковского Дома писателей.