Пленница

– Плохи дела-то, – печально вздохнул Никифор и тут же удивленно спросил: – Неужели Олсуфьев вам помогал? – Никифор прекрасно знал, что у Алексея Ивановича были все основания ненавидеть Твердышева за его недавние истязания.

– Не думал я, что Олсуфьева из застенка выпущу, – заметил глухо Матвей. – Однако выхода у меня другого не было. Сам знаешь, Тоболев-то в башне сидел. Мы побратались с Алексеем Ивановичем, и он очень помог нам.

– И впрямь чудно, Матвей Гаврилович, – кивнул Никифор.

Вдруг Твердышев встал и, подойдя к своему рабочему столу, вытащил из ящика свернутый лист бумаги.

– Вот, это список беглых, которые ворота бунтарям открыли. Тебе приказ. Семьи их в две избы под арест посадить. И не выпускать. А если эти негодники сунутся к вам в поселок, расстреляешь их родню. Понял меня?

– Что ж, в детей и баб стрелять? – опешил Никифор.

– Да, – не раздумывая, отрезал Твердышев, нахмурившись.

– Нет уж, Матвей Гаврилович, уволь. Я не изувер какой, чтоб невинных бить.

– Слушай, Никифор! Их мужья и отцы предали нас и подвергли опасности завод и весь поселок. Столько народу полегло! Из-за них мы теперь в таком бедственном положении. Возможно, и завод не сможем удержать, понимаешь?! А если он перейдет в руки к ворогам, ты знаешь, что с нами Кунгурское начальство сделает. Да и то если успеет. Скорее всего, нас с тобой уже на виселице найдут после того. Осокин в прошлом письме отчетливо дал понять, что хоть все полягте, но завод не сдавать.

– Ну не могу я! – нервно воскликнул староста.

– Ты знаешь, как сделай, – начал увещевательно Матвей. – Если сунется кто из предателей этих, выведи одну бабу ихнюю, самую голосистую, на ров. И одну и стрельни. И скажи, что всех перестреляешь, если что. Они побоятся нападать на вас.

– Ох, Матвей Гаврилович, как же я решусь?

– Приказываю тебе, Никифор. Если они нападут на вас и семьи свои заберут, они лишь врагам новые силы дадут, понимаешь? Кто знает, может, им и поселком завладеть удастся. Ты понял меня?

– Понял.

– Да, еще одно, – и Матвей сдвинул к переносице густые брови. – Тоболев убёг в тот день. Наверное, к вражинам подался. Надо было его еще тогда, в лесу, когда он Варвару Дмитриевну увез, пристрелить как пса.

– Не скажи, Матвей Гаврилович, Тоболев к нам приехал. Он нам помогает, поселок охраняет.

– Как так? – опешил Твердышев.

– Вот так. Уже неделю с нами живет. Он одну штуку придумал, так что разбойники побоялись сунуться к нам на днях.

– Да?

– Тоболев, хитрец, выставил кучу шапок по рву. Ну и подумали разбойники, что у нас больше сотни мужиков. Да лишь попросили провианта немного.

– И что ж, вы дали?

– А что ж делать-то было? – нервно воскликнул Никифор. – Десяток коров да уток три дюжины дали им. Они и убрались к себе в кибитки. Больше не суются к нам пока.

– Это хорошо, – с облегчением произнес Твердышев.

– Я чего прибёг теперь на завод, Матвей Гаврилович… есть у меня одна плохая, другая хорошая вести, – важно заявил Никифор.

– Начинай с хорошей, а то и так тошно, – кивнул Матвей.

– Вчера ночью гонец от Осокина прискакал. Сказал, что не смог к вам пробиться, и в поселок свернул, ну и прямо к нам.

– От Григория Петровича, говоришь? – удивился Матвей.

– Да. Велел Григорий Петрович послание на словах передать.

– На словах?

– Бумагу прочесть могут, а гонец умрет, не скажет.

– И что же он говорит? – напряженно спросил Матвей.

– Сказывает, что на прошлой неделе два Юговских завода, что в Перми, отбить удалось. Так на днях должно подкрепление к нам прийти с тех Юговских заводов. Почти две сотни казаков, по приказу Осокина.

– Вот радость-то! – воскликнул Твердышев. – Да с двумя сотнями казаков мы этих гадов тут же у стен разобьем.

– Это еще не все. Сказывают, что из столицы большое государыни нашей войско в наши края идет. Так гонец Осокина говорит, что уже высланы к нам в округу в Тобольск да в Кунгур несколько полков солдат, чтобы разбойников разбить и угомонить наконец-то. Может, уже через пару недель вообще освободимся от этих вражин.

– Хорошие вести, скорее бы, – заулыбался Матвей. – А что за плохая новость?

Никифор замолчал и, опустив глаза, не решался сказать.

– Ну что молчишь, говори, не томи! – не выдержал Твердышев.

– Только не гневайтесь сильно на меня, Матвей Гаврилович, недоглядел я…

– Да что?!

– Варвара Дмитриевна убегла. Видать, в Петербург подалася…

– Что? – Твердышев вскочил на ноги.

Никифор схватил его за рукав и быстро произнес:

– Да не догнать ее ужо. Она две недели назад еще ускакала, на каком-то черном коне. Ее бабка Настасья видела, как она из поселка выезжала. Да не приложу ума, где она коня раздобыла? Как-никак, все ваши лошади у меня в конюшне под присмотром стоят.

– Сколько лошадей у тебя моих?

– Ну как, две. А Мохнатого вы, Матвей Гаврилович, забрали, ведь так? – спросил Никифор и, отчетливо прочитав ответ в помрачневших глазах Твердышева, глухо добавил: – Это она так сказала.

– Вот и ответ.