Пляс Нигде. Головастик и святые

В мозгу зажёгся красный свет, как на светофоре. Мыслительный процесс резко остановился. Задние мысли въехали в передние. Завыли сирены – такой, знаешь, мерзкий звук: я-я-я-я-я… Как будто тебя со всех сторон херачит толпа каратистов. “Господи, – взмолился я, истекая холодным потом, – сделай что-нибудь!” Это было последнее, что прозвучало в уме. А дальше – тишина.

Боль растворилась, и Головастик куда-то пропал. События фиксировала камера видеонаблюдения. Ничего личного. Одна из миллиардов камер, передающих сигналы неведомо куда; хорошо, если в чёрный ящик. А то ведь, не дай бог, в чёрную дыру.

Я тебе честно скажу: быть задушенным – стыдно и противно. В последний момент ясно видишь, какое ты жалкое чмо по своей человеческой природе, – но сделать уже ничего нельзя.

К счастью или нет, к добру или худу, но моя клиническая смерть в ту ночь продолжалась недолго. На светофоре загорелся весёлый зелёный, и тело наполнилось внутренней жизнью. Это Трактор от удивления разжал кулак у меня на горле, когда из-под воды появились живые и невредимые – сначала Игорь, за ним Иоанн с Принципом, как спасательный плот, поддерживающие ребёнка. Он лежал у них на грудях, с закрытыми глазами, с улыбкой на лице и видом довольным. Я отчётливо разглядел эту деталь картины Репина “Приплыли”, потому что лицо у пацана сияло, намасленное лунным светом.

Народ облегчённо выдохнул, некоторые закурили, расслабившись. Только Лизка подвывала: сыночка́, сыночка-а-а́. Никакого нет покоя от этой вавилонской блондинки. Наконец она докричалась. Игорь открыл глаза и сразу увидел, какие мы стоим красавцы – мрачная толпа на фоне адского пламени, как в фильме ужасов. Он и ужаснулся, крикнув: “Спасайся, мама!”

Лизка, будучи вся на нервах, поняла наоборот – что дитя зовёт на помощь, и материнский инстинкт отправил её в реку, прямо как есть, одетую.

Я знал, что будет дальше: она оглянулась. Бабы всегда оглядываются. Увидела деревню, увидела свою хату с краю, всю в огне, и полетела обратно на берег шальной пулей. Неудивительно. У ней дома за иконой сберкнижка, в спальне шуба норковая, взятая в кредит, и набор открыток “Звёзды Голливуда”, которые она по ночам целует и уже сильно замызгала.

Готовая войти в горящую избу, Лизка выбежала на берег и тормознулась, хлопая ресницами, как корова, не в силах понять, куда девался пожар. Долго думать над этим она не смогла, махнула рукой и снова плюхнулась в реку спасать Игорька. И, конечно, не удержалась – глянула через плечо, как Чапаев в старом кино, и снова завернула плавники на сушу, где опять остолбенела от недоверия к своим органам зрения.

На втором дубле её метаний туда-сюда народ утратил равновесие и повалился от смеха в разные стороны. Мы ржали и не могли остановиться, как будённовская конница на поле конопли. Давно мы так хорошо не смеялись. За это нашему Господу отдельное спасибо.

У них там, в реке, тоже шло веселье – Игорёк повизгивал, Иоанн ухал, Принцип пускал петуха, ГБ наполнял воздух такими звуками, что, если собрать их в мешок, наутро получится краска радужного цвета, и покрашенный ею дом всегда будет полной чашей.

От всех этих разных хохотов лично я словил большой кайф. Попросту говоря, благодать снизошла. Последний раз такое же тёплое чувство я испытывал после дембеля. Вот и сейчас, как будто помолодел до неприличия. Кочерыжка стояла рядом, и заглядывала мне в глаза с горячим намёком; я понял, что не миновать нам сегодня грехопадения.

– Гуд бай, Ленин! – сказал я нашему другу, обнялся с Кочерыжкой, и пошли мы вдвоём по косогору под весёлыми звёздами, под звуки коллективного хохота, который разносился над Бездорожной. И никакой не было зауми в тот момент во всём мире.

Жизнь в реке

После этого мы зажили счастливо, хотя не все и не долго. Одна часть народа с удовольствием вошла в реку и плескалась целыми днями без чувства голода. Веришь? Совсем почти не хотелось жрать, находясь в компании ГБ. Ну, может, иногда мы съедали рыбу-другую.

Зато другая часть нашего поселения глазела на нас с берега как на безнадёжных идиотов. Здесь придётся открыть тайну, которая по сей день больно ранит мои убеждения.

Люди – разные! В смысле, от природы. То есть, по своей сути. Как тебе втолковать открытым текстом? Они разные, как два пальца. Размер не имеет значения, ориентация и национальность тоже ни при чём. У меня самого есть друзья, ну ты в курсе, наверное, какие бывают друзья – такие друзья, которых врагу не пожелаешь, но только с ними хочется провести остаток дней своих суровых. Взять хотя бы Ленина – даже после смерти он спаивает русский народ в моём лице, а всё равно живее всех живых. Я широко смотрю на вещи, как рыбий глаз, но против бульдозера правды не попрёшь.