Пляс Нигде. Головастик и святые

Я устыдился его спокойного лица и перестал хлестать себя по лицу. Упал в дорожную пыль, начал стаскивать ботинок, который притворялся частью тела, не желая расставаться с ногой.

Я лёг на спину и попросил Головастика дёрнуть как следует, но он ответил, что с деревянной рукой неудобно играть в репку-тянем-потянем-вытянуть-не-можем. Пришлось бороться в одиночку, крутясь на земле, как одержимый бесами. Но всё-таки я победил. Под стелькой, в каблуке, у меня было секретное гнёздышко для гашиша. Неприкосновенный запас на чёрный день вроде этого. Когда я запалил походный чиллум, Головастик заинтересованно присел рядом на корточки и протянул руку.

– Гиблое дело, – сказал я, передавая ему трубку.

Он глубоко затянулся и перестал дышать. Смотрел не мигая, как придорожный идол, вроде тех, что в степи охраняют забытые могилы. Потом выдохнул и кивнул:

– Мне тоже начинает так казаться. Живёшь, бодришься, гонишь эту мысль, по утрам уговариваешь себя. Говоришь: Владимир, не всё потеряно, поднимайся! Тебя ждут великие дела! Встань и иди! Шевели поршнями! Один раз даже уговорил, но это оказался не тот Владимир.

– Владимир?

– Не я. Совсем другой мужик, даже не из нашей деревни.

– Твое настоящее имя?

– Владимиров дохрена. Не отличишь, где который. Как нефиг делать можно заблудиться во Владимирах.

– Владимир прекрасен! Нет, ты не понимаешь, он прекрасен и комичен одновременно.

– Вот я и зовусь по-другому, чтобы не помереть со смеху.

– Быть Владимиром – можно только мечтать.

– Ну не знаю. Лично я дезертировал из Владимиров.

– Владимир, смотри!

40

На дороге что-то появилось. Какая-то самоходная удивительная непонятная фигня в стиле стимпанк а-ля рюс. Белая горячка мастера Левши. Результат ДТП с участием трактора, катафалка и молоковоза, из обломков которых собрали общественный транспорт для сельских жителей. Они булькали в цистерне этого чудовища. Мы их не видели, но пьяные голоса гулко резонировали в замкнутом пространстве без окон и дверей.

– Это автобус? – уточнил я на всякий случай. – Как же они там не задыхаются?

– Держат люк нараспашку, вот и всё. На дне лежат матрасы. Удобно.

– А если дождь?

– Тогда неудобно.

Франкенштейн автопрома затормозил перед нашей машиной. Из люка высунулась женская голова, большая и красивая. “Привет!” – сказала голова. Наполовину босой, с ботинком в руке, я встал и поклонился, ожидая появления других частей тела. Но одна из них крепко застряла в отверстии. Щёки красавицы наливались румянцем, когда в цистерне раздавался крик “навались!”. Наконец её выдавили из люка, как пасту из тюбика. Девица оказалась белокожая, и вся светилась, как гипсовая метательница ядра в парке культуры. На землю она сошла, расправив плечи, выпрямившись во весь двухметровый рост. С криком “Любовь моя!” Головастик бросился к ней и надолго пропал в декольте. Вынырнув и отдышавшись, предложил сигареты и спички. Девица с удовольствием закурила. На вопрос “где была?” отвечала, что едет “из района с аборта”.

– От меня что ль залетела? – спросил Головастик.

– С чего бы? От Шерло́ка.

– Я убью его!

Она выдохнула дым ему в макушку:

– Нах?

– Из ревности.

– Не гони!

– Эх, Любаня!

Головастик кинул на землю окурок и пошёл здороваться с водителем автобуса, который, ни на кого не глядя, задумчиво пинал колёса. О чём-то пошушукавшись с ним, Головастик вернулся и сообщил, что “вопрос говно – двадцать евреев!”. На языке жестов я сквозь стекло передал эту информацию о. Роману, который, не открывая окна, пропихнул наружу синюю двадцатку.

– Глянь чё, банкомат работает! – прокомментировал эту пантомиму Головастик и спрятал деньги в карман.

Я думал, он будет ртом высасывать бензин из автобусного бака, но вместо этого он повелительно махнул рукой, и молчаливый водитель соединил тросом наши средства передвижения.

– Айда к нам, Любаня! Не мучай людей, – крикнул Головастик, галантно распахивая дверь “Нивы”.

Отец Роман зашипел, как змея, когда в салон ворвались голодные комары. Но это не было последним испытанием. Красавица Люба, размещая в машине свои огромные ноги, до упора отодвинула переднее сидение, из-за чего колени о. Романа встретились с его нижней челюстью. Оставшуюся часть пути я не смотрел на святого отца, делая вид, что слушаю болтовню Головастика, который развлекал лесную деву:

– Губишь, Любаня, свою молодость в глуши. Ни в библиотеку сходить, ни на дискотеку. Поехали за границу, где много диких обезьян!

– Ебанашко ты, – отвечала Люба. – У меня лимон за лето на одних грибах! Какая в жопень заграница?

– О, богиня малого бизнеса, опять ты про мани-мани! Как я устал от грубости. От этого мира чистогана. От коллектива, который не читал Гоголя и других авторов.

– Я же говорю – ебанашко ты!

Машина дёргалась на буксире, как пойманная рыба. Головастик крутил руль одной левой, лавируя между рытвин.

– Точно! Выучился любить читать. А это, ебать-копать, Любаня, страшная сила! Книга – это острый нож, который меня отрезал от простого народа. Теперь вот скитаюсь, весь такой одинокий. А хочется жить просто и не думать о секундах свысока. Приголубила бы, Люба?

– Размечтался!