Пляс Нигде. Головастик и святые

Наконец, добрые односельчане обмозговали решение: спросить с меня по всей строгости, во-первых, за персональные косяки, во-вторых, как представителя власти, которая насрала всем в душу. Но не сейчас, а через неделю, когда закончится Олимпиада, и граждане, отлипнув от телевизора, смогут полнее насладиться правосудием. А покуда отправили меня под домашний арест.

34

Ночью к нам в окошко поскрёбся Ленин, который испереживался, сердешный, за мою судьбу, и шёпотом умолял без проволочек, сейчас же рвать когти из Бездорожной. Для отвлечения внимания он готов был даже устроить взрыв и пожар на своей любимой винокурне. Но я отказался. Головастик не фуфло, чтобы шкериться от серьёзных предъяв. У меня тоже накипело в душе против этого дремучего народа. Отвечу за базар, как Джордано Бруно. А там – хоть в огонь, хоть в воду.

– Гордость тебя погубит, – провыл Ленин, растворяясь во тьме.

Кочерыжка, на это дело глядя, незапланированно завелась от твёрдости моего духа. Обняла за плечи и давай ластиться, нежным шёпотом предлагая сыграть в ночные шарады. Я чутка обалдел от пережитого на берегу, но виду не подал, ответил, не дрогнув мускулом лица: яволь, май лав, согласен на всё и многократно! Чувствовал, что представление будет нескучным. И точно. Кочерыжка, убежав на кухню, мухой всё с себя скинула и распахнула передо мной занавеску голая абсолютно. Как Даная, вышла на подиум. Соски налитые – с виноградину. Живот белый, словно полнолуние. Бёдрами качнула и спрашивает, опустив глаза: какая она у меня?

– Красивая.

– Говори ещё.

– Жаркая.

– А ещё?

– Мокрая.

– Почему?

– Плачет, за мной соскучившись.

– А вот и не угадал! Она слюни жадно пускает.

– Жадно? Ну ладно. Я не боюсь. У меня палка.

– Она голодная. Палку твою переломит. Ей дубина нужна.

– Какая?

– А ты поищи, сыщик. Потрогай себя и спроси: “где дубина?”.

– Где дубина? – кричу громко, как в театре.

Кочерыжка от хохота падает на диван:

– Ты и есть дубина! Давай сюда.

Дальше рассказывать неудобно…

35

Кайф 2.0

Неудобно драть кобылу на льду, а законная жена имеет право на все тридцать три удовольствия. Сама бы не догадалась, но заботливые местные проблядушки, когда агитировали за групповуху, намекнули: приводи своего кобеля с двумя херами. Глядела на них, как умственно отсталая девочка, недопоняв: с какими это двумя? Они ржали надо мной – дескать, после войны бывали и троехерцы, выручавшие в условиях недостатка мужской силы. Раньше я, по дурости, верила, что деревенские живут скромно. А у них греховная свалка – обычное дело. Просто об этом не пишут в газетах.

В общем, спасибо, девочки, за фантазию, но война, извините, давно кончилась, так что – не поделюсь. Я эгоистка. Всё себе. Всё в себя. Если честно, в моей небогатой личной жизни это был смертельный номер. Я имею в виду открытие, что Вовка умеет краснеть. Не ожидал от моего языка такой смелости. В ту ночь я захватила власть, и уж не знаю, как он себя чувствовал в первый момент, но потом разошёлся так, что боялась не дожить до утра.

Когда мы легли валетом, я сказала ему не прятать увечную руку, как обычно во время рабоче-крестьянского секса, а использовать её для полного моего удовольствия. Натянуть меня на руку, как перчатку. Знаете, есть такие куклы? Вот и мне захотелось поиграть в этот театр. Закрыла глаза и, словно преданная собачонка, облизала мужнино хозяйство. Тогда он у меня завёлся и сделал всё, что надо. Это, блин, девочки оказались правы, был полёт в небеса! Улётный такой вылет на конце космической ракеты. Просто супер-пупер. Никогда больше секс меня так не вштыривал…

Но всё равно, я думаю, это не повод провести всю жизнь с инвалидом-изменщиком.

36

Правосудие 2.0

Неделя пролетела – как медовый месяц, почти не одеваясь. Знал бы раньше, что Кочерыжку возбуждают смертельные напасти, – давно бы выучился танцевать с саблями. Только ночь перед судом спал не очень. Листал книжки из школьной библиотеки, рассчитывая подцепить умную фразу или крылатое выражение для своей защиты. Зря электричество палил. На рассвете до меня дошло, чему учит история: словами ничего не докажешь. Будь добр сначала зажариться или четвертоваться. Тогда, может быть, народ тебя зауважает. Лет через триста, если повезёт, какой-нибудь церетели отольёт в бронзе на радость туристам. И то не здесь, а в европейской части мира, где умеют сопротивляться ходу времени. Наше болото прожорливо, в нём не успеешь родиться – уже заглотило. Откуда быть мемориалам? Вон, на острове Людоед, что против деревни, церковники третий крест ставят в память о невинно съеденных. А кресты гниют и падают.

В общем, я даже обрадовался, когда за нами пришли. Ничего нет хуже тяжёлых мыслей наутро стрелецкой казни.

С Кочерыжкой под руку, в белой рубахе и синем пиджаке, вышел я на крыльцо нашего домика, а во дворе уже топтался аншлаг. Увидев нас, люди сделали живой коридорчик в двадцать шагов. Идти было рядом. Мы, как прикомандировались сюда восемь лет назад, так и живём возле школы. Расширяться незачем и не на что.