Плясать до смерти

– А то плохо… – долго переводил дыхание. Дела Настенькины, похоже, за горло уже берут близких родственников. – …Что при этом старые слишком быстро исчезают!

– Я говорю, воруют! – басом Настя произнесла.

– Да? Воруют прям? – Дед перешел к сарказму. – Так уж им нравятся “лебедушки” твои?

“Лебедушки” – это двойки! – понял вдруг я.

– Какие “лебедушки”? – закричала она. – Папа! И ты мне не веришь?! – “оскорбилась” Настя.

Я промолчал. Что делать? Бьется! И другого метода у нее, видно, нет. “Характер бойцовский, отцовский!” – таким девизом я ее наградил. И давить не надо: каждый сам сочиняет свою жизнь! А дед, инженэр, аккуратист, не дает развернуться…школит ее, сказать честно, лучше меня. В ней проблема.

– Ладно! – зловеще усмехнулась. – Разбирайтесь тут…

Надеется, поругаемся?

– …а я пойду прогуляюсь.

Бабка всплеснула руками: “От каково!” Потом уставилась сквозь толстые окуляры на нас: “Ваше воспитание!”

Настя шумно надевала в прихожей пальто. Удержать ее? Перевести все в шутку?

– Что еще за прогулки такие? – всполошилась бабка. – Ночь уже на дворе!

– Полдесятого всего! – произнесла дочь. Заметил в первый раз, как ее губы могут “змеиться”!

– Не пущу! – Бабка встала грудью. Но Настя обошла. Щелкнул открываемый замок, потянуло сквозняком. Хлопнула дверь. Ушла-таки! Да-а. “Выход” вполне уже театральный. Драма! И всем нам роли подготовила – отрицательные, увы!

– Когда я был в этом возрасте, – переведя дыхание, заговорил дед, – и тоже попытался – один только, правда, раз – вести себя подобным вот образом, отец мой… покойный, – как нечто очень существенное добавил он, – разложил меня на скамье и выпорол как сидорову козу! И раз навсегда я поведение такое забыл! Больше уж подобным образом со взрослыми не разговаривал. Правильно считали: учить жизни надо еще тогда, когда дитя помещается поперек скамьи, а когда только вдоль, тогда поздно!

Так поперек скамьи она помещалась как раз у вас! А у нас – уже нет! – хотел сказать я, но осекся. Благодарить надо его.

– Где тетрадки мои, я понял, – дружески заговорил я. – Но нам со своей стороны надо суметь сделать так, чтобы ей не захотелось тетрадки выкидывать. Чтобы “лебедушек” не было в них.

– А я чем занимаюсь?! – воскликнул с горечью дед. – Все вечера с ней сидим!

Как со мною отец мой сидел! С небольшими лишь изменениями: не отец, а дед тут сидит. То есть история повторяется пародией… Да нет! Пародией как раз был бы ты! У деда почерк классический, хоть и не писатель, сформировался под влиянием порки, а у тебя – так себе. Мало пороли. Было бате все недосуг.

– Спасибо вам! – только и мог я сказать, И, пожалуй, это самое правильное.

– Пойдем, Настенька, погуляем!

– Не хочу! – Настя надулась.

– Почему?

– Надо мной все смеются во дворе! Говорят, одета как скобариха! – Настя всхлипнула.

Да… Судя по платью с бантом, пошитому бабкой, и шубке из искусственного каракуля, “схваченной” в универмаге, дело дрянь.

– Какие-то вы странные, Валерий! Бант – это нынче модно! – великосветским тоном вещала теща.

– Покупаем что есть! – развел руками тесть чуть виновато.

Настя сидела, надувшись, толстая, щекастая. Получается что-то не то.

– Обещаю тебе! – Я даже торжественно встал, как на пионерской линейке. – В ближайшее время у тебя будет вещь, которой все будут завидовать!

– Хорошо, отец!

Мы расцеловались.

Бурные аплодисменты.

И я знал, что говорил. Как раз накануне мне позвонил Витя Славкин из Москвы:

– О делах потом! Скажи: ты в Англию хочешь?

– Когда?

– Сейчас!

– А…

– Не трать время! Стоит пятьсот рублей! Это – копейки, “сказка по-советски!” Кореш заболел – местечко освободилось.

– А…

– Визу сделаем здесь!

Московская скорость.

В Англии было весело (см. рассказ “За грибами в Лондон”). Но опять же и тут (прям как в Москве тетрадушки) обнову Насте искал. На пьянство, стриптиз только ночи оставались. Из музея сбежал, потому как из автобуса углядел: “Толкучка”! Какой там Тёрнер может в сравнение идти! Врезался в толпу. Вряд ли тут англичане. Цыгане, скорее. Но нам это без разницы. Главное – новым торгуют, с этикетками. Разбежались глаза. Соображать надо быстро. Автобус уедет! Или деньги украдут. Вот! Ухватил шуршащую, красивую ярко-синюю куртку с оранжевой подкладкой. Чуть торговался… не вышло. Все деньги отдал! Зато упаковали в красивый мешок.

А дальше уже “развратничал пешком”, как пошутил мой напарник по комнате, Генрих Рябкин. Смеялись с ним. Булочки крали с завтрака.

Потом – удача навалилась. Руководитель делегации нашей, Святослав Полонский, паспорт потерял. Забегался! Слишком много возможностей было у него, не считал денег! Все издевались: так и надо “вождю”. Некоторые его в беседах “Подонский” называли. Только я вызвался за завтраком ему помочь. По расчету? А может, от души? Человек все-таки. Лишился б всего! Самоотверженно с ним все пабы обошли, все виды пива изучили (эль, лагер), а паспорт в музее отыскался, что рядом с барахолкой. Страсть меня привела плюс интуиция. После того Полонский меня не отпускал: “Ты единственный человек!” И где мы с ним только не побывали!.. Время еще не пришло об этом рассказывать.