Плясать до смерти

Рановато, конечно, но терпеть больше невозможно: как она там? В компании таких же нетерпеливых родителей маемся в большом гардеробе с высокими полукруглыми окнами. И вот по этажам, по просторным светлым коридорам, как серебряное колесо, катится звонок. И – долгая гулкая тишина. Никакого топота ног. Видно, задерживают, приучают к дисциплине. Или сами дети, захваченные новыми впечатлениями, не спешат? И Настя с ними?

И вдруг наверху широкой белой мраморной лестницы появляется наша Настька! Одна! Самая первая! И самая несчастная.

Светло-серые нитяные колготки пузырятся на коленях. Маленькая какая! Самая низкая оказалась в классе. Большая голова, круглое личико с глазами-щелками красное, распаренное!

Увидев нас, спускается осторожно, боится поскользнуться.

Подходит и молча утыкается головой мне в живот.

– Нет, я не могу! Какие-то все… – произносит она.

Счастливый гул катится сверху.

Господи! Вся в меня! Я тоже, придя в школу, был растерян: почему я один такой? Почему все уже знакомы между собой, ходят группами, то шепчутся, то смеются, смело окружают учителей, а я в стороне, натянуто улыбаясь. Почему отстал, что упустил? – сердце сжимается. Так и буду всю жизнь отдельно, хуже всех?

На первом уроке нам раздали тетрадочные листочки в клетку. Словно сейчас вот держу его в руке – серый, тусклый, нечеткий, как предстоящая жизнь, слегка мятый. И тупые карандаши. Сорок седьмой год! Задание: нарисовать на листке все, что хочешь. Тест, как сказали бы сейчас. Кто как размахнется, так, наверно, все и будет у него. И я – вижу как сейчас – робко, чуть нажимая, нарисовал уточку… поместив ее всего в одну тетрадную клеточку.

– Тут можно что-нибудь разобрать? – Училка, издеваясь, показывала именно мой листок, и класс хохотал. Нашла как сплотить учеников!

Но сейчас-то я, надеюсь, уже не такой? И Настька выправится! Нонна всячески пыталась рассмешить, растормошить Настю, а я смело поднялся по лестнице. Класс 1 “Б” еще полон: все, оказывается, понимают, что это за день, волнуются. Как начнется – так и пойдет. Не пробиться через кольцо родителей, окруживших молодую толстую училку, с цветами, хвалами, приглашениями в гости, ненавязчивыми рассказиками о своих выдающихся детях: “Он прям такой у меня! Весь в деда-полковника”. Понимают люди. А я – в стороне. Нет, похоже, не изменился. Наконец учительница поворачивается ко мне и слегка гаснет, не видя должного восторга в моем лице.

– А как там… Попова Настя? – спрашиваю весело (не выдавай проблем!).

– Попова?

Училка вздыхает. Не хочется портить общий праздник, но…

– Она… в детсадик не ходила у вас?

– Нет. Домашнее воспитание.

– Это чувствуется. Немножко отсталенькая она у вас.

“Отсталенькая!” Я сам воспитывал ее! Спускаюсь по мраморной лестнице. Настя, подняв голову, с надеждой смотрит… всемогущий папа все сделал?

– Поговорил. Все будет нормально!

– Как задачки? Решаете? – бодро спрашиваю я в очередной свой приезд. Они как раз с дедом сидят над арифметикой. Теперь возить Настеньку в город на выходные не получается: в субботу они учатся тоже.

– Решаем помаленьку! – Дед заговорщически подмигнул Насте, та почему-то обиженно отвернулась.

– А письмо как? – Вынул из ее сумки тетрадь.

– Писать я за нее не могу! – Дед обиделся на мои претензии, а Настя вообще выскочила из комнаты, стукнула дверью. Дед развел руками: вот так!

Бабка, поджав губы, молчала.

Как все повторяется – один к одному! Помню, как отец, вернувшись из командировки, с селекционной станции Отрада Кубанская (название осталось в голове), спросил у бабушки:

– Ну как он?

А я сидел в другой комнате, весь сжавшись, испуганный: сейчас подойдет?!

– Да неважно чего-то, – прошептала бабушка (но я слышал). Отец почему-то громко захохотал, сел ко мне за стол, где я маялся и страдал, обнял мощной рукой меня, лопоухого двоечника, и весело сказал:

– Сейчас мы отличника из тебя сделаем!

И сделал.

Помню морозный солнечный день. Я сбегаю по лестнице к отцу и раскрываю тетрадку. Прописи: “Лыжи, лыжи, лыжи”, и под “лыжами” – первая в моей жизни пятерка!

– Молодец! – хохочет отец. – На лыжах пятерку догнал!

Сколько прошло, а слово помнится!

Мы выходим с ним из школы. От мороза ноздри слипаются изнутри, в голубом небе сияет купол Преображенского собора. Обходим по кругу ограду церкви из цепей и трофейных пушек, сизых от мороза, отбитых у турок, как сказал отец. Ясно помню и ту яркую зиму, и красивый собор, и первую в моей жизни удачу.

И вот пришел мой черед выручать. Привожу ее из кухни, где она сидит, уставясь в окно, моргая, и сажусь за стол рядом с ней. Ну? Смогу я, как батя? Или, как говорит он ехидно, “кишка тонка”?

– Давай, Настя. Что вы там пишете? Да не бойся! Я тоже поначалу хуже всех писал!

А теперь зато вот какой! – гордо выпрямляюсь. Настя, вздохнув, открывает тетрадку… Да. Шок, конечно, случился.

– Что же ты пишешь так плохо? – вырывается у меня.

– А ты бы попробовал в такой тетрадке! – Она вдруг надулась.