Пляж

Кухонный нож, яростный удар, ведущий к спасению. Идущий не от руки, а от сжавшегося скулящего комочка где-то в области живота, в который в тот момент свернулась вся её жизнь, всё её естество. Спасти себя, нужно спасти себя. Комочек разгибается, заполняет собой всё, кричит с восторгом, кричит с триумфом. Ты будешь жить, Агата. Ещё несколько ударов, отец падает на пол, его не обойти, он такой большой, что распластался по всему полу. Переступить через него, надо через него переступить.

С тех пор Агата всегда носила с собой нож, странная привычка. Но Стефан этого, конечно, не знал, не мог знать. Дурачок, на его замерших глазах выражение страха. Главное, не запачкаться, когда будешь переступать через него, главное, не запачкаться, Агата.

Главный редактор

Часть 1. Главный редактор

Не знаю, почему я сразу же не уволился из редакции. Наверное, потому что в стране бушевал экономический кризис, и найти работу было практически невозможно. А может быть, потому что дома меня ждали жена с пятимесячным ребёнком. Хотя, скорее всего, дело было в моём малодушии, трусости и лени. Сейчас странно говорить о таких вещах, когда все вокруг считают тебя героем Революции, и о тебе пишут в учебниках по истории.

Но иногда мне кажется, что было ещё что-то. Что-то необъяснимое и даже мистическое, что не позволило мне тогда, в самом начале, развернуться и уйти, не запачкавшись.

То, что главный редактор нашей газеты был самым плохим человеком на Земле, я стал догадываться в первый же день, через неделю я был уже в этом абсолютно уверен. Илья Дадонов, так его звали, был расистом, женоненавистником, гомофобом, ярым поклонником Сталина и русского мира. При этом мелочным, злобным и мстительным человеком. Короче, он был подонком. Но, как бы это сказать, подонком цельным, незамутнённым, лишённым сомнений, в этом ему стоит отдать должное. Он представлял страшный, изуродованный мир, но был его флагманом и готов был перегрызть за него глотку. Как мне казалось, и я представлял какой-то мир, но я не только не мог его отстоять, я даже не мог его чётко сформулировать. В общем, в нашей борьбе, если это можно было так назвать, я был заведомо слабой стороной.

Это началось не сразу. Поначалу наше общение с Дадоновым ограничивалось его едкими комментариями и бесконечными правками моих статей, после которых они становились плоскими и убогими. И если раньше я боролся за каждую запятую, то тут как кролик перед удавом с готовностью на всё соглашался и не спорил, лишь бы поскорее от него сбежать. Да и газета наша довольно быстро превратилась в рупор православно-казарменного мракобесия.

Потом он как-то пересадил меня к себе в кабинет (все остальные сотрудники сидели в общей комнате – ньюсруме), выделив мне отдельный компьютер. Так я стал кем-то вроде его личного ассистента, как это называется на ярмарке вакансий. Я до сих пор с ужасом вспоминаю те напряжённые и давящие часы в полной тишине наедине с ним. Нет, я не носил ему кофе и не забирал его вещи из химчистки. Мои обязанности вообще мало поменялись. Кажется, я вёл его рабочий ежедневник и распечатывал какие-то письма. Честно признаться, он мне доплачивал, и я на удивление быстро смирился со своей новой ролью.

Тем более, все мои мысли в тот момент были заняты совсем другим. После публикации моих первых стихов в одном из журналов на меня вышло небольшое издательство с предложением выпустить уже целый сборник. Тогда я был ещё полон надежд и готов терпеть своё жалкое полусуществование на работе ради шанса в литературе. И ради семьи… Конечно же, ради семьи. К тому моменту большинство наших с женой друзей либо сбежали из страны, либо подались в оппозиционные СМИ, перебиваясь с хлеба на воду.

Ну а потом случилась история с телефоном. Дадонов и раньше часто звонил мне. И ранним утром, и среди ночи, даже не думая извиняться. Но неожиданно он стал выбирать такое время… как бы дико это ни звучало, он начал звонить мне в те моменты, когда я был счастлив. Постараюсь объяснить. Представьте себе, что вы идёте с семьёй в парк, гуляете, пьёте кофе, катаете ребёнка на пони. За всей жизненной суетой сколько у вас остаётся на радость, умиротворение, любовь – в общем, на всё то, что принято называть счастьем? Всего несколько мгновений. Вот тогда мне и звонил Дадонов.

В суеверном страхе я менял мелодии звонка, потом и модели телефонов, но это не помогало. Сколько раз бывало так, что я пристально вглядывался в экран, и он через какое-то время начинал плавиться и цвести узорами, складываясь в его фамилию в центре, а сам телефон – вибрировать, как гремучая змея, у меня в руках.

А однажды я сам должен был звонить ему. Уже не помню, зачем. Наверное, чтобы утвердить какую-то очередную статью. Я вышел на балкон и закурил. С некоторых пор мне требовалось время, чтобы морально подготовиться к разговору с ним.

Я услышал гудки. Он, как обычно, долго не отвечал.