Пляж на Эльтигене

Случайная встреча с Анной Павловной сыграла свою роль. На первых порах она помогла Рюмину устроиться и, выдумав себе заботу, все время наставляла, отчитывала его и переживала больше, чем он сам. Рюмин относился к своей работе с легким чувством недоумения, как к приключению, которое вскоре закончится. Он сразу объявил, что не думает задерживаться в Олшеньге и готовит себя исключительно к научной деятельности. Он любил рассказывать о чудачествах Резерфорда, читал отрывки из байроновского «Дон Жуана». Его считали чудаком и не воспринимали всерьез. Все, кроме Анны Павловны.

Учителем он был плохим, но дети его любили неизвестно за что. Может быть, за отсутствие системы?.. Находясь в настроении, он целыми уроками, никого не спрашивая, гнал программу. Забегая вперед, рассказывал о великих физиках. А будучи не в духе, медленно входил в класс, раскрывал журнал и вызывал самых отстающих, трудных учеников. К этим отстающим и трудным у него всегда было сложное отношение: они доставляли ему массу хлопот и в то же время он любил их по-особому. Самого трудного он называл по имени-отчеству: Анфим Петрович.

— Ну! — говорил Рюмин, растягивая слова. — Пожалуйте к доске, Анфим Петрович. Надеюсь, мы научимся когда-нибудь объяснять закон Джоуля — Ленца? Какова зависимость тепла от силы тока?

Если в редких случаях ответ проходил гладко, Рюмин расцветал. Вскакивал с места и готов был провожать ученика до парты. А если тот начинал путаться в определениях, Рюмин хватался за голову и либо мычал что-то неопределенное, либо вскрикивал высоким голосом, прислушиваясь к самому себе:

— Называйте вещи своими именами!

Рюмину захотелось еще раз увидеть Олшеньгу, но горизонт уже затянуло синей дымкой. «Где-то сейчас Анфим Петрович, — подумал Рюмин. — Наверное, помогает матери убирать картошку. А может быть, вышел в море на лодке… Он бедовый. А ведь выправился за год. Отличный стал парнишка. Просто великолепный».

Рюмин прижался к стеклу. Самолет летел вдоль побережья. Белое кружево прибоя застыло в неподвижности. Море было похоже на поблескивающий лист фольги, в середину которого был вклеен корабль.

«Нет, — подумал Рюмин, — сегодня в море нельзя. Сегодня шторм». Однажды он пробовал выйти в море, никого не спросясь, не зная проходов в каменной гряде. Об этой гряде знал понаслышке: белые буруны там вскипали при малейшем ветре. С берега они выглядели вполне безопасно. Но едва днище его лодки повисло над скрытыми водой каменными глыбами, как неведомо откуда взявшиеся силы закрутили его, и через несколько минут промокший и оглохший Рюмин вновь тихо и мирно покачивался в лодке, держась руками за обломок весла.

На берегу долго смеялись над ним. А от Анны Павловны Рюмин в тот же день получил крепкую взбучку. Искренность ее гнева изумила Рюмина.

— Там же разность течений! — говорила Анна Павловна, и было непонятно, что она готова скорее сделать: засмеяться или заплакать. — Ты видел, какие волны идут по ту сторону гряды?

Рюмин признался, что волны были кругом одинаковы, пока его не выбросило к берегу; там стало потише. Он пробовал отшутиться и сказал, что никто никогда не тонул у берегов Олшеньги. Но Анна Павловна ответила в сердцах, не принимая шутки:

— А ты что хочешь? Быть первым? Мореплаватель несчастный!..

С этого приключения у них все и началось. А зачем началось и к чему, никто не смог бы ответить. Тем более что о вызове в Москву было уже известно и Рюмин доживал в Олшеньге последние дни.

Обычно они уходили гулять до «трех скал», которые обнажались при отливе. Анна поднимала выброшенные на берег водоросли и говорила:

— Это знаешь что такое? Анфельция… ее собирают и продают. Из нее можно делать агар-агар.

Рюмин слушал молча. Анна словно светилась вся. Губы ее алели, а глаза сияли так, словно от них исходил невидимый и нестерпимый жар. Рюмин смотрел на нее и думал, как прекрасен человек по сравнению с черными, пусть вечными, скалами, с холодным, пусть вечным, морем. Он думал так, а сам спрашивал спокойным, чуть ироническим тоном, каким привык разговаривать обо всех делах, даже самых важных:

— А для чего нужен агар-агар?

Когда Олшеньга закрывалась лесом, а море билось о скалы, они чувствовали, что им принадлежит весь мир. Рюмин целовал Анну; губы у нее были чуточку соленые от морских брызг, а волосы пахли ветром. Он кутал ее в свой шарф и повторял одни и те же слова:

— Не простудись, пожалуйста.

В тихую погоду, когда с юго-запада дул ровный и устойчивый шелонник, море у горизонта становилось густо-синим, теплым. Анна показывала вдаль и говорила:

— Видишь? Вон там! У северных морей особая прелесть и краски особые. К этому надо привыкнуть.