Пляж на Эльтигене

— Да! — продолжала Соня. — Мы можем и вовсе не встречаться. Пока я ждала тут, ко мне раз двадцать подходили какие-то типы, пытались познакомиться. Ты все-таки должен понимать, что я — женщина.

— Притом самая красивая! — произнес Зимин торжественно и тут же добавил: — С моей точки зрения…

— Ах, так? — Соня даже остановилась. — Видимо, как все мужчины, ты станешь чуточку объективным, когда мы расстанемся.

— А почему мы должны расстаться? — спросил Зимин.

Соня отвернулась, привлеченная вспыхнувшей рекламой. Потом, будто вспомнив про Зимина, взглянула на него.

— Меня посылают на Камчатку, — сказала она с беспечностью. — Вчера было распределение. Я согласилась.

Ей хотелось взрыва: она ждала восторгов и слез. Зимин через паузу сказал:

— Прекрасно. Поедем туда вместе.

Это было похоже на объяснение. Все совершилось просто и обыкновенно. Но именно эта обыкновенность и простота вдруг придали Соне радостное чувство уверенности, которое она постаралась скрыть.

— Прямо сейчас? — спросила она.

— Нет, — сказал Зимин, — прямо сейчас ехать на Камчатку не могу. Связан службой. Что-то надо придумать. В конце концов, мы можем и пожениться.

Они смешались в толпе, а когда соединились через несколько секунд, Соня взглянула на Зимина с благодарностью и быстрым, незаметным движением прижалась к нему.

Домой она вернулась в третьем часу утра. Зимин подвез ее на такси, оставил машину у шоссе и проводил до общежития. Сквозь окно было видно, как рыжая вахтерша что-то внушала стоявшему перед ней с чемоданом маленькому человечку. Вахтерша разговаривала строго. У нее всегда люди были виноваты. Огромные корпуса общежитий спали, погруженные в синеву мартовской ночи. Возле фонарей тихо кружился снег.

Во избежание долгих разговоров с вахтершей Соня запретила Зимину провожать себя, но долго стояла с ним у дверей, пока не исчез маленький человечек. Соня с ясностью представляла будущую свою жизнь на долгие годы; не могла только представить следующий миг.

Войдя в свою комнату, она расстелила постель, но не стала ложиться, а села на кровать и сжала ладонями лицо. Свет от уличного фонаря проникал сквозь пушистые узоры на стекле.

Соня оглядела подруг, радуясь и одновременно сожалея, что все спят и она вынуждена вольно или невольно хранить свою тайну. Спала ее лучшая подруга Женя, раскинув по подушке волосы. Но скоро, приглядевшись, Соня поняла, что это обман. Женька не спала, а, сдерживая дыхание, следила за ней. Потом голова на подушке зашевелилась. Женя приподнялась на локте, встретилась глазами с Соней, которая сидела на кровати не раздеваясь, и прошептала:

— А знаешь, приехал Валент…

2

Остановить события в последующие дни Соня не смогла, да потом, поразмыслив на досуге, не захотела. Но восторженность, едва наметившаяся в ее душе, улетучилась.

В первую ночь она попыталась привести в порядок свои чувства и пришла к выводу, что приезд Валента ничего не означал. Их отношения определились давно, в тот долгий миг, когда Соня была ослеплена и унижена обманом. И все же по прошествии стольких лет, услышав о появлении Валента, она затрепетала, стала прислушиваться к шагам, ждала его и пугалась, заметив в толпе знакомый облик. Он чудился ей всюду.

Иногда сомнения пропадали; Соне казалось, что Валент появится с минуты на минуту, рассеет все обиды, как это умел делать только он один, и она скажет те слова, которые все эти годы берегла для него. Она готова была разрушить все, просить прощения у Зимина или гордо и молча исчезнуть из его жизни. Соня уверила себя, что он поймет ее и простит, узнав, какое огромное событие в ее жизни — Валент. Не называя его имени, она пробовала объяснить Зимину невозможность замужества: придумала версию о больной матери, стала говорить о необходимости бросить учебу и зарабатывать себе на жизнь. Самая мысль о замужестве казалась ей невыносимой. Иногда она готовилась порвать отношения с Зиминым, чтобы не видеть его, и в действительности порвала бы со всем миром, пожелай того Валент.

Но его не было, а появлялся Зимин. Все словно переменилось; он стал неузнаваем. Его настойчивость иногда вызывала у Сони сочувствие, она жалела Зимина и старалась быть внимательной.

— Ты делаешь большую ошибку, — говорила она и улыбалась. — Учти! Я никогда сама не была счастлива и не умею делать счастливыми других.

Ее улыбка была кроткой и печальной.

Часто, устав от бесполезных ожиданий, Соня сама звонила Зимину. Они бродили по улицам. Падал снег, и Зимин читал стихи:

Редеет облаков летучая гряда;
Звезда печальная, вечерняя звезда…

— Это Пушкин, — объявлял он. — Своих читать не стану. Если не попросишь.

Она просила, а сама думала о Строкове, о тех днях, когда приходила к нему в общежитие; и ребята, жившие с ним в комнате, глядели с любопытством и отвечали одно и то же: «Его нет… Его нет… Его нет…» Она до сих пор слышала эти голоса и вдруг поняла, что то же самое повторяется заново.