Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

Но и Бежар был настолько очарован Майей и ее искусством, что позволял ей то, что никогда не позволял другим танцовщикам. «Бежар боготворил Майю, – писал Азарий Плисецкий, брат балерины, много лет работавший с бежаровской труппой в Лозанне. – Он был готов простить ей все, даже вольную интерпретацию своей хореографии, сочиненных им движений, чего не позволял больше никому». Сам Морис говорил: «Майя Плисецкая – как пламя в мире танца, она страстна, совершенна, опьянена движением, характер ее танца одновременно классичен и совершенен. Она воплощает в себе ту хореографическую глубину, которую я постоянно ищу в своем творчестве».

Искал – и после «Болеро» захотел поставить что-нибудь специально для Плисецкой, с учетом ее мощной творческой индивидуальности, но уже ограниченных технических возможностей. (Да, они встретились поздно.) В октябре 1976 года он прислал ей телеграмму: «Дорогая Майя! Как мы договаривались во время совместной работы над “Болеро”, я бы очень хотел поставить специально для тебя сольное произведение, которое должно быть чем-то вроде полного небольшого балета с тобой как единственной исполнительницей. Я думал об истории Айседоры Дункан, великой танцовщицы, внесшей громадный вклад в искусство балета ХХ века и своим искусством послужившей началом многих новых веяний. Преданная балету, лиричная, страстная, щедрая, поставившая себя на службу человечеству, она очень тесно была связана с русским народом и советской революцией. Она жила и преподавала в России. Великий Фокин признавал ее влияние на его хореографию. Наконец, ее отношения с поэтом Есениным делают также ее образ близким русскому народу. Среди своих танцев она осмелилась интерпретировать “Марсельезу”, этот номер можно воссоздать для характеристики образа этой великой танцовщицы».

Через две недели после этой телеграммы Плисецкую наградили орденом Ленина, и отказать ей в желании сотрудничать с Бежаром стало практически невозможно. К тому же, как однажды сказал Морис: «Если Майя чего-то хочет, она этого добивается». Сам Бежар, как и режиссер Анатолий Эфрос, к примеру, испытали эту Майину стихийную силу на себе: когда она захотела станцевать «Болеро» у Бежара – станцевала, когда захотела, чтобы Эфрос поставил фильм, который она придумала, – появилась «Фантазия».

Бежар хотел поставить для Плисецкой балет именно об Айседоре Дункан, потому что в его сознании эти две женщины были близки. Дункан, уверен Бежар, «изобрела современный танец. Если бы ее не было, не было бы и балета ХХ века. То, что классический балет повстречался с Фокиным, Дягилевым и Айседорой, придало ему новый импульс, благодаря которому он совершил скачок вперед. Пересечению классического балета с танцем Айседоры обязаны своим возникновением “Фавн” и “Весна священная” Нижинского. Айседора переживала танец, чувствовала его и понимала. Заботилась о том, чтобы и ее ученики хорошо понимали, что ей в танце нужно, что она ищет в нем. Она написала довольно много текстов о танце. Когда мы работали над ними, отбирая строчки, которые прозвучат на спектакле, Майе вдруг пришло в голову добавить к ним одно из стихотворений русского поэта Есенина. И она читала его с большой любовью. В двадцать лет я посещал в Париже курсы некой Лизы Дункан, духовной дочери Айседоры. Именно она показала мне танец с “камешками”, который вошел в нашу с Майей “Айседору”».

Балет поставили, как вспоминала потом Майя, за четыре репетиции. Премьера прошла в Монте-Карло. «Бежар сделал балет как бы в духе 1920-х годов, и в то же время – это абсолютно ново и современно, – рассказывала Плисецкая советским зрителям, которые балет еще не видели. – Это не то, что ставила для себя сама Дункан. Но, тем не менее, веришь, что она могла так “видеть” и так танцевать. <…> Любовь к импровизированному танцу, скорее айседориному, у меня с самого детства. И мой танец – это напоминание, рисунок, силуэт движений Айседоры».

Айседора, был уверен известный балетовед Вадим Гаевский, – продолжение всех сильных, но обреченных из-за этой своей силы и свободолюбия героинь Плисецкой: «В “Айседоре” нам открылся ее танцевальный дух. В идеально простых, легковейных музыкальных формах “дунканистого танца” предстал перед зрителями бурный женский образ Плисецкой – образ женщины, страстно и весело отстаивающей свою свободу, образ актрисы, которая борется за свою мечту. Айседора Плисецкой знает, что она обречена (как это знали Кармен, Анна и все ее героини). Она только не подает виду. Это мужественная женщина и мужественная артистка. Сама Айседора Дункан, по-видимому, была далека от подобных черных мыслей. Если бы она знала, она бы не могла танцевать. А Плисецкая танцует именно потому, что знает». Майя говорила, что в шестнадцать минут «Айседоры» вошла вся «смятенная, мятущаяся жизнь» танцовщицы.

Мне повезло: я видела, как Плисецкая танцует «Айседору» на гастролях в Риге. Я запомнила это навсегда – ее белый хитон, змеиный шарф-убийцу, греческие позы и рот-рупор.

Валерий Лагунов размышляет: