Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

Следующим балетом Бежара для Плисецкой стала «Курозука» на музыку композиторов Патрика Мимрана, Таиро Маюдзуми и Юга Ле Бара. Майя говорила: «Я очень люблю балет Бежара. Это балет интеллектуальный, философский. Содержательный. Но именно Бежар внес в него мотивы танцевального искусства разных народов мира, разнообразив танцевальную стихию балета и в то же время сохранив его стилистическое единство».

Плисецкая неоднократно признавалась, что всегда мечтала о мистических спектаклях, и «Курозука» – именно такой, мистический: путник, паук, превращения мужчины в женщину, человека в животное… Плисецкая здесь и путник, и паук, и мужчина, и женщина… Так же как и ее партнер Патрик Дюпон, с которыми они постоянно меняются местами и ролями. Так же, как и «Айседору», Бежар поставил этот балет в 1995 году (Майе – только вообразите! – 70 лет) за четыре репетиции. Она удивила всех: себя, Щедрина, Бежара, публику. Она это очень любила – удивлять. «Если что-то получилось здорово, я сама в восторге! – признавалась. – Я умею восторгаться. Я работала с Бежаром, который считает, что со мной очень легко работать».

Их последней совместной работой стала крохотная миниатюра Ave Maya на музыку Баха и Гуно, которую Бежар сочинил буквально за один вечер к очередному Майиному юбилею – 75 лет. Сидеть в директорской ложе, принимать поздравления и танцевальные подношения – не для нее. Ей нужно царствовать на сцене. Бежар ей в этом, конечно, помог. И Щедрин: «Для каких-то вещей Бежара музыку подбирал Щедрин. Не свою, конечно, но он всегда чувствовал, что мне нужно в этот момент. А для Ave Maya вообще сам ноты ему принес. А потом еще и репетировал со мной». Майя, танцующая в свои 75 в серебряных туфлях на каблуках, черном брючном костюме от Кардена (от кого же еще!), с красным и белым веерами – феерическое зрелище. Да здравствует.

Морис Бежар, несомненно, был ее любимым хореографом, который лучше других понимал ее и чувствовал. И она платила ему настоящей творческой любовью: «Бежар – необыкновенно интересный, неординарно мыслящий человек. Он сам себе режиссер, сам себе целая философская система. В его спектаклях, которые, как и всякие другие, могут кому-то нравиться, а кому-то – и не очень, нет самого ненавистного для меня в искусстве – немощи и подражательности». Но он не был единственным зарубежным хореографом, в постановках которого блистала Майя.

Специально для Плисецкой Серж Лифарь возобновил поставленный им в 1950 году балет «Федра» на музыку Жоржа Орика с декорациями Жана Кокто. «В Опера у меня не было ни одной танцовщицы, способной справиться с этой ролью, – говорил Лифарь. – Пришлось ждать 35 лет, чтобы найти Майю».

Серж Лифарь, последний фаворит Сергея Дягилева, знал всех великих балетного мира. Он безошибочно увидел, что Майя – из этого ряда. Он мечтал ставить в Большом: Парижская опера ему покорилась, но какой русский хореограф не мечтает увидеть свое творение на сцене Большого театра! Он на многое был готов для осуществления этой мечты. Годами собиравший внушительный архив документов, связанных с поэтами Серебряного века, тративший все деньги (а богачом не был) на покупку писем А. С. Пушкина на аукционах, он готов был вернуть все это в Россию – только бы ему разрешили поставить в Москве «Сюиту в белом», один из лучших его балетов. Часть предложенных документов милостиво взяли, но работать на легендарной сцене не разрешили. «Сюиту в белом» Серж Лифарь поставил в Парижской опере в 1943 году, когда город был оккупирован немцами. Он был директором Оперы и лично проводил экскурсию по зданию для Адольфа Гитлера. Через два года после окончания Второй мировой войны Франция ему это простила, Советский Союз – нет.

Но Майя в его «Федре» станцевала. Признавалась потом: «“Федра” для меня – великое открытие! Я увидела, как огромно влияние Сержа Лифаря на множество современных известных балетмейстеров, в том числе Ролана Пети и Мориса Бежара. Танцевать Федру можно по-разному. Я поняла, что танцевать сюжет – банально. “Рвать кулисы”, убивать, играть дикую ревность – это традиционно. У каждого исполнителя свой характер. И я шла от другого. Я представляла, как надо делать, но это не значит, что я в голове держу “научный труд”. Что я делаю? Нельзя говорить. Иначе потом я не смогу танцевать».

Александр Фирер, которому Плисецкая это рассказывала в интервью, вспоминает:

– Тогда, кстати, ждали, что такая сейчас будет «Федра»… Все думали: ух, сейчас! Такой темперамент! А Майя Михайловна была, знаете, вулкан, который ждет, и никак не может эта магма выйти, только готовится. Невероятный она создала тогда образ.

Наступило время, когда имя Майи без приставки «великая», а то и «гениальная», не произносили. Но она оставалась неугомонной и ненасытной, и по-прежнему хотела танцевать! И непременно – что-то новое. Время, когда специально для нее это новое ставили хореографы по всему миру, пришло.