Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

– Абсолютно отсутствовала зависть.

То же самое говорит Александр Фирер:

– Она не карьеристка, и ни грамма в ней не было никогда никакой зависти. Она умела восхищаться другими. Это ей завидовали. Ей очень многие завидовали. Сама Майя Михайловна всегда говорила: «Есть ведущие и завидущие».

Екатерина Максимова, сама выдающаяся балерина, которую Плисецкая называла в числе своих любимых, признавалась, что – да, завидовала: «Могу признаться, что порой даже завидовала, и очень, например, Майе Плисецкой: ее дивным рукам, ее длинной шее, масштабности ее танца, но это была зависть от восхищения. А восхищение не может породить злобу, желание сделать или сказать какую-то гадость. Наоборот, прекрасные исполнители вдохновляли меня танцевать как можно лучше».

Валерий Лагунов во время нашего почти двухчасового разговора о зависти говорил не раз. О том, что в театре зависть и ревность – дело привычное. Что артисты, особенно в балете, могут ревновать и завидовать многому: и физическим данным (большому прыжку, красивым ногам, гибким рукам), и зрительской любви, и официальному признанию – когда звания, медали и ордена, и публикациям в газетах, особенно иностранных. Плисецкую о зависти, случалось, спрашивали. И она отвечала: «Я вам скажу без хвастовства: мне нечему завидовать. Господь дал мне способности и неплохие данные, в Большом театре я перетанцевала уйму балетов, у меня, похоже, мировая слава. И главное – у меня прекрасный муж, чего же мне еще желать?»

Конечно, встречаясь с «прекрасным мужем», я не выдержала и спросила:

– Я читала книгу «Я, Майя Плисецкая». Создается впечатление, что у Майи Михайловны был очень непростой характер.

– А у вас простой? – ответил Щедрин моментально и резко. Я растерялась и показала на сидевшего рядом своего мужа (он пришел, чтобы сделать фотографии):

– Это надо у него спросить.

– Я уверен, что непростой. Женщины вообще не могут быть с простым характером. Тогда это уже что-то другое, – отрезал Родион Константинович и продолжил, возвращаясь к жене: – Но для меня ее характер был простой, если мы прожили пятьдесят семь лет без каких бы то ни было конфликтов. Она была закрытый человек к чужим, а к близким была абсолютный воск.

В одном из интервью он дал жене более развернутую характеристику: «Майя была бесконечно доверчива, бесхитростна, прямодушна, искренна, сильна и так одновременно хрупка, и при этом беспощадно объективна, правдива, взыскательна и справедлива в человеческих оценках, а уж в своей профессии – профессионал высочайшей пробы».

Сама Майя Михайловна сложность своего характера осознавала, но исправить вроде как не пыталась. Ну, знаете, как родители иногда, бывает, говорят: вот это и это в твоем характере, в твоих реакциях неправильно, исправляй! Многие пытаются, работают, что называется, над собой. Но не Майя. Говоря о своих отношениях с Щедриным, она признавалась: «Наверное, со мной ему иногда бывает трудно – я человек не очень терпеливый. Вот японцы говорят: “Терпение – это сокровище на всю жизнь”. Я, к сожалению, этим сокровищем не обладаю. Но ни словом, ни намеком он никогда не дал мне этого понять».

Нетерпеливость эта ее, бывало, подводила. Потом, случалось, она об этом жалела: «Я любила, чтобы сразу все получилось. Якобсон мне говорил: “Ты хочешь, чтобы через пять минут все вышло! А так не бывает!” А у меня если что-то трудное не выходило, я делала другое. Я не добивалась. Ничего хорошего в этом нет». Странно слышать это «не добивалась» от человека, поднявшегося на вершину – для многих и сегодня недосягаемую – в своей профессии. «Майя – необыкновенно, необыкновенно талантливый человек! – писала Екатерина Максимова в своей книге «Мадам “Нет”». – То, что Плисецкая дала балету, несравнимо с творческим вкладом других артистов. Ее феноменальные прыжки, великолепные аттитюды – ничего подобного до нее никто сделать не мог! То, как она творила, как она рисковала и ломала балетные стереотипы, вызывает огромное восхищение и уважение. Удивительный, сверкающий, неповторимый фейерверк! Спектакли, поражающие законченной красотой движений и захватывающие силой выражения чувств! Но порой Майя танцевала неровно, даже в одном и том же балете (например, в “Лебедином озере”, которое прошло через всю ее артистическую жизнь): один спектакль Плисецкая проводила так, что потрясала до глубины души, в другом – буквально вся “разваливалась”. Всегда сильно зависела от настроения, от своих бурных эмоций…»

Майя Михайловна могла быть очень разной, с разными людьми вела себя и говорила по-разному – в зависимости от степени близости. В ее ближний круг очень немногие были допущены. Наталия Касаткина вспоминает об одном показательном эпизоде: