Плохая мать

Место, где он только что лежал, теперь опустело, хотя подушка все еще была измята. Ее улыбка погасла, и она села, почувствовав запах кофе и чего-то сладкого. Она облегченно вздохнула. Он все еще находился здесь и готовил что-то, что пахло просто невероятно.

Она прошлепала в ванную, где почистила зубы и уложила волосы во что-то, что больше не напоминало раздуваемую ветром альпаку, а затем отправилась на поиски Гэвина.

Она нашла его у плиты, он как раз выкладывал на тарелку последний кусочек французского тоста. Гэвин оглянулся через плечо, улыбаясь, когда она подошла к нему сзади и обняла за талию.

— Доброе утро, — сказала она, зарывшись лицом в его футболку и вдохнув его запах.

— Технически, сейчас полдень, — сказал он, повернулся и обнял ее. Он поцеловал Сиенну, задержавшись на губах, прежде чем пробормотать. — Я рад, что ты смогла поспать еще несколько часов. Голодна?

— Ммм… — сказала она. — Вообще-то, очень. И пахнет потрясающе.

Он повернулся обратно к стойке, взял тарелку и жестом указал на стол.

— Я использовал то, что нашел в твоем холодильнике. И, кстати, рад видеть, что ты купила кое-какую мебель.

Она улыбнулась, усаживаясь за стол, где уже стояли масло и сироп. Она купила сироп, чтобы он подошел к вафлям в тостере, которые лежали у нее в морозилке, но этот был намного вкуснее.

— Я собирался приготовить яйца и тосты, но вспомнил, что ты любишь сладкое, — сказал он, поставив перед ней чашку кофе.

Она с благодарностью сделала глоток и принялась за еду. Гэвин положил себе на тарелку пару кусочков французского тоста и начал намазывать их маслом. У нее было такое чувство, будто она все еще спала. Почти. Это казалось сказочным, да, но также… невероятно правильным, как будто она сделала крюк — хотя и необходимый — и, наконец, вернулась на дорогу, по которой ей суждено было идти.

— У тебя идет разгадывание словесной головоломки? — спросил он, кивнув на листок с заметками, которые она сделала, пытаясь определить слово, которое убийца, возможно, пытался воспроизвести для них с помощью элементов периодической таблицы Менделеева. Она некоторое время работала над этим на кухне, прежде чем, наконец, забросила это занятие, чтобы перечитать записи в гостиной, где он ее нашел.

Она закончила жевать, пожав одним плечом. Она не понимала, почему обсуждение некоторых деталей дела с ним было таким уж важным. Он официально консультировал и уже был посвящен в информацию, которую они еще не разглашали, и… она доверяла ему.

— Я думаю, наш убийца использует периодическую таблицу Менделеева, чтобы отправить какое-то сообщение или воспроизвести слово по буквам. Возможно, я ошибаюсь, или у нас недостаточно букв.

Он взглянул на буквы, которые она написала по порядку. Затем сделал глоток кофе, прежде чем сказать:

— Или это анаграмма.

Она вздохнула. Как раз тогда, когда ее мозгу стало лучше.

— Или это. — Она перебирала буквы во время еды, но ни одна анаграмма, которую она могла придумать, не имела смысла. Оливка? Вуаль? В этом была прелесть ее работы, но, опять же, она не знала, чего могло не хватать. Она отодвинула записки. Всем этим можно заняться завтра. А пока? У нее был выходной. — Тебе обязательно сегодня идти на работу? — спросила она, зная, что, несмотря на среду, казино — как и полицейские участки — никогда не закрывались, и он мог работать по выходным, как и она, и иметь выходные в середине недели.

Он вытер рот салфеткой и покачал головой.

— Я взял больничный.

— Притворщик.

— Вряд ли. Я измотан. Ты не давала мне спать всю ночь, я проверял, как ты, а потом ты заставила меня позаниматься — особенно усердно, я бы добавил — на рассвете.

Она приподняла бровь.

— Я не слышала особых жалоб.

Он рассмеялся, закинув одну руку на спинку стула, такой небрежно-великолепный, что у нее екнуло сердце. И внезапно она почувствовала странную застенчивость.

— Если серьезно, — сказала она, — спасибо тебе. Спасибо, что заботишься обо мне. За то, что остался.

Его лицо тоже посерьезнело.

— Спасибо, что разрешила.

Она наклонилась и прижалась губами к его губам, и когда он застонал ей в рот, Сиенна встала, перекинула через него одну ногу и села к нему на колени, продолжив целоваться. Их разделяла только одежда, и кровь Сиенны начала бурлить, когда она прижималась все ближе и ближе.

— Боже, Сиенна, — простонал он, отрываясь от ее губ ровно настолько, чтобы сказать. — Переезжай ко мне.

Она слегка отпрянула назад, удивление заставило ее замереть. Она глазами скользнула по его чертам, уязвимости в выражении его лица, и ее сердце дрогнуло.

— Переехать к тебе? — повторила она. — Не слишком ли это… скоро?

— Уже много лет слишком поздно, — сказал он, одарив ее мальчишеской улыбкой. — К тому же, — продолжил он, — если тебе нужна более веская причина, у меня есть вся мебель, на которой мы можем заняться этим.

— Заманчиво, — пробормотала она и наклонилась, чтобы снова поцеловать его, как раз в тот момент, когда раздался звонок в дверь. Они оба застыли, их глаза открылись, губы все еще соприкасались.