Плохая учительница, хороший снайпер

Отец все так же смотрел в окно, неподвижный, как статуя. Алекс облизал губы внезапно пересохшим языком, расправил плечи и сделал шаг назад, с усилием принудив себя выйти из позы «рядовой, вольно».

И промолчал.

Тишина длилась. И длилась. И длилась. Только когда молчание из тягостного стало очевидно нелепым и нарочитым, генерал Каррингтон наконец прокашлялся.

— Нет. Не хотел.

Когда-то давно, в детстве, Алекса от такого короткого, ничего не объясняющего зачина начинало трясти. Не в силах вынести неизвестности, он начинал оправдываться — во всем подряд, наугад, вываливая перед великим и грозным божеством все свои позорные прегрешения. Отец выжидательно молчал, наблюдая, как малодушие в его сыне разрастается, словно гангренозная рана в синюшной мертвеющей плоти. Молчал. Слушал. Запоминал. А когда смятение Алекса достигало максимальных высот, наносил свой удар — парировать который было уже невозможно. В чем бы отец ни обвинил Алекса, сил на сопротивление уже не было. Изгрызший себя, добровольно погрузившийся в осознание собственной греховной никчемности, он покорно принимал громы и молнии, сыпавшиеся на повинную голову.

Именно так все и происходило, когда Алекс был ребенком. Школьником. Подростком.

Вот только сейчас Алексу было двадцать. И он очень устал от всего этого дерьма.

Прислонившись спиной к холодной стене, он терпеливо молчал, предоставляя отцу самому начинать разговор. Раз уж он этого хочет. А если не хочет — пускай убирается обратно, туда, откуда приехал.

Какое-то время отец подождал — и снова перестарался, перетянул паузу, превратив трагедию в фарс. Но от поставленной цели не отступил.

— Да. Я не хотел тебя видеть. Сейчас в Камелоте проходят важнейшие совещания, посвященные некоторым событиям в Африке. Пока ты о них не знаешь, газеты об этом еще не писали.

А я знаю. Потому что я вершу судьбы людей — а ты всего лишь муравей на моем до блеска начищенном ботинке.

— Я должен был принимать в них участие. Должен был решать вопросы, от которых, возможно, зависит судьба африканских колоний. Но вместо этого я здесь, в Каледонии. Я этого не хотел.

— О, вот как… — Алекс говорил спокойно и ровно, даже немного небрежно. Ладони у него вспотели, во рту пересохло, но годы — годы, мать его, опыта! Алекс сумел бы продемонстрировать непринужденную небрежность даже в центре лесного пожара. — Очень жаль, что ты зря оставил столь важные занятия. Я, конечно, скучал, но вполне мог бы подождать до квалификационных испытаний. Мне же не десять лет, отец.

Хотя ты и тогда не слишком ко мне спешил. Кроме таких вот случаев. Когда нужно вернуть в стойло не к месту взбрыкнувшую лошадь.

— Ты полагаешь? — в голосе у генерала Каррингтона зарокотали первые раскаты надвигающейся грозы. — Ты действительно полагаешь, что я приехал зря? Неужели не произошло ничего, о чем ты должен глубоко сожалеть?

Ну же, давай. Начинай перечислять все вероятные причины, которые вызвали появление разгневанного божества. Давай, начинай. А божество послушает и запомнит.

— Ну… — изобразил раздумье Алекс. — На прошлой неделе я опрокинул на колени камбалу в томате. Горничная клянется, что сможет отчистить пятно, но, подозреваю, брюки испорчены безнадежно. Очень жаль. Удобные были.

И замолчал. В опустившейся на комнату тишине можно было услышать, как пердят за окном воробьи. Генерал ждал. Алекс тоже ждал.

И генерал не выдержал первым.

— Ты… Ты… Ты хочешь сказать… — он говорил тихо, почти шипел, задыхаясь то ли от гнева, то ли от возмущения. — Ты хочешь сказать, что не понимаешь причин моего визита?

— То есть, все-таки не брюки? — кротко уточнил Алекс.

— Брюки? Какие, к дьяволу, брюки?! Ты что тут творишь?! — взорвался наконец генерал. — Ты какого дьявола полез в эту идиотскую студенческую группу? Тебе что, заняться нечем?! Я отправил тебя в лучшую школу, я дал тебе лучших учителей и репетиторов, я оплачиваю бесконечные счета за твое обучение — чтобы ты тратил время на эту дичь?!

— О. Не думал, что обучение в академии Святого Георга стоит больших денег, — старательно изобразил наивное удивление Алекс. — Вот в академии Ланселота Озерного — там да, там очень дорого. Но здесь… Неужели ректор Вильсон поднял расценки?

— При чем тут Вильсон? И при чем тут академия Ланселота Озерного?! — не поддался на откровенную провокацию отец. — Не пытайся изменить тему, мы говорим не об академиях, а о твоем поведении! О твоем прилежании, от которого зависит твое же будущее!

— Да? Прошу прощения, наверное, я неправильно понял. У меня самый высокий средний балл на всем выпускном курсе. Уверен, что никаких сложностей с квалификационными испытаниями не возникнет. Но я очень тронут, что ты так глубоко обо мне беспокоишься.

Генерал Каррингтон, шумно втянув воздух, побагровел. На мгновение Алексу показалось, что у отца рванет пар из ушей, а темечко запрыгает, как крышка вскипевшего чайничка.

Выдержка никогда не была у генерала Каррингтона сильным местом.

Во всех смыслах этого слова.

И во всех ситуациях.