Плохая война

Мул был трезвый, поэтому, упав с высоты второго этажа, убился насмерть. Хулиганы были пьяные, поэтому вылезли из-под свалившейся на них туши без единой царапинки. Ещё не поздно было убежать, когда один из них поскользнулся, упал и сломал неловко выставленную руку. Пока двое других убеждали его не кричать и пытались как-нибудь утащить сообщника с места преступления, какой-то проходивший мимо очень добрый ландскнехт сбегал за полковым медиком.

Доктор Густав имел репутацию мягкого и доброго человека, непробиваемого флегматика, а эту ночь он как раз собирался нескучно провести с симпатичной вдовушкой из местных. Кстати, от её крыльца и был уведён мул. Но во-первых, его прервали на самом интересном месте, во-вторых, оказалось, что мул, привязанный у крыльца, куда-то подевался, в третьих, мул тут же нашелся, только мёртвый, а в-четвертых, вместо того, чтобы приятно провести ночь, ему придётся лечить того самого идиота, который помянутого мула украл и убил.

Родной шведский язык лекарь порядком подзабыл, а немецкий выучить как следует так и не удосужился, так что последние десять минут из четвертьчасового ругательства были произнесены на популярной в медицинской среде вульгарной латыни, как с упоминанием обыкновенных богохульств и чертыханий, так и с типично медицинскими непристойностями физиологического характера, страшными диагнозами и пожеланиями, связанными с будущим состоянием здоровья пациента.

В это время лучшие представители швайнштадского общества и благородные гости города как раз вели светскую беседу под легкую музыку в доме бургомистра, соседнем с ратушей. Им повезло не то, чтобы ничего не услышать, а не обратить внимания на доносившиеся через закрытые узкие окна обрывки фраз. Но Маркус, который только что лег спать в соседнем доме, все отлично слышал. Он интуитивно чувствовал беспорядки, хотя и не понимал латынь.

Разгонять беспорядки врукопашную, стрелять в воздух или сотрясать тот же ни в чем не повинный воздух нотациями о морали и нравственности в привычки профоса не входило. Спасло зевак, собравшихся вокруг доктора и пациента только то, что Марта, которой муж приказал зарядить крупнокалиберную аркебузу мелкой дробью, вместо дроби зарядила поваренную соль.

Выйдя из-за угла, Маркус поставил сошник, положил на него аркебузу и выстрелил в галдящую толпу. Оказалось, что Марта спросонья переложила пороха. От выстрела вылетели окна, за которыми шел светский прием. Фон Хансберг извинился перед почтенным собранием и быстро направился к выходу. Бургомистр бросился за ним.

— Какая сволочь стре… — громко начал кто-то из солдат, ощупывая свою подсоленную задницу, и осёкся, увидев выходящего на свет профоса с сошником и аркебузой.

Эрик и доктор попытались одновременно изложить свое видение ситуации.

— Осмелюсь доложить, господин профос…

— Вот эти три негодяя…

— Молчать! Что за беспорядки? — оборвал комментарии Маркус.

Доктор сумел выполнить обе команды. Плотно сжав губы, он указал пальцем сначала на дохлого мула, потом три раза с чувством ткнул в виновников происшествия, потом обернулся и указал на лежащую под стеной корзину с оторвавшимися веревками.

— Нужны добровольцы, — обратился к стоящим вокруг солдатам профос, — ты, ты, ты и ты. Арестовать этих троих и отвести в тюрьму.

Дверь ратуши широко распахнулась. На пороге стоял рассерженный оберст, а из-за его спины выглядывал обеспокоенный бургомистр.

— Какая сволочь стреляла?! — взревел фон Хансберг едва ли не громче, чем выстрелила разыскиваемая сволочь.

— Все в порядке, герр оберст, беспорядки пресечены на корню, виновные арестованы, — ответствовал недрогнувший профос.

— Что в порядке? — фон Хансберг огляделся и заметил тушу мула, — Маркус, ты совсем с ума сошел, чтобы из-за какой-то дохлой скотины стрелять под окнами у начальства?

Маркус поднял глаза к небу, нахмурился, огляделся и кивнул в сторону стены, где в свете факелов, вынесенных слугами за оберстом и бургомистром, выступал из тени какой-то кусок цветной материи. Бургомистр, стоявший в шаге от тряпки, поднял её и протянул оберсту. И без того недовольное лицо большого начальника приняло откровенно зверское выражение. Тряпка оказалась его личным штандартом, который в процессе подъема живого груза сбили с настенного флагштока.

Глава 10 Пятница. Риторика, поэзия и случайные оговорки

Первым событием весьма насыщенного дня в пятницу стал полевой суд. Традиционно заседания военного суда проводились публично, в полевых условиях — на центральной площади лагеря (alarmplalz), в городских — где найдется место. Место нашлось на площадке перед снятыми под казармы складами, там, где недавно зачитывали кодекс рекрутам. Обязанности военного судьи — шультхайсса взял на себя лично оберст. Кроме судьи правосудию потребовались двенадцать присяжных, писарь, обвинитель, обязанности которого исполнял профос, и защитник — фюршпрехт, который, в отличие от гражданского суда, является не специально обученным законником, а выборным представителем интересов солдат.