Плохая война

Марио доделал совсем немного – коровка получила смешные толстые губы, вытянутые трубочкой для поцелуя, большие мечтательные глаза с длинными ресницами и хвост, по-кошачьи поднятый вертикально вверх.

Зрители разразились громовым смехом. Потом подняли белый флажок, символизирующий перемирие, и начали криками и свистом привлекать внимание противников с того берега.

Вскоре напротив "фрески" собралась толпа негодующих швейцарцев. Откуда-то появился священник в сутане, посмотрел и ушел, вернулся с большим арбалетом, сказал своим что-то, по-видимому, смешное, и выстрелил в сторону картины на стене.

Под ноги коровке воткнулся арбалетный болт с намотанным на него свитком. Марио снял бумагу, развернул на всеобщее обозрение и громко выругался. Как читатель, наверное, догадался, Патер отправил свою пропагандистскую картинку на тему ландскнехтов и грехов.

Каждый, кто смотрел на картинку, громко ругался, не стесняясь в выражениях, так что на другом берегу настроение сменилось на веселое и жизнерадостное.

Йорг тоже ознакомился с вражеской пропагандой.

– Ничем хорошим это не кончится (грязное ругательство). Подумаешь, корову поцеловать (грязное ругательство), в Библии и запрета-то такого, наверное, нет, коров целовать (грязное ругательство), но про богомерзкий содомский грех (грязное ругательство) картину малевать, это уже чересчур будет (грязное ругательство). Сейчас мы им такое нарисуем, (грязное ругательство), что они от злости без моста сюда по воде прибегут.

Никогда не пытайтесь разозлить художника. Через пять минут матерная ругань на том берегу перекрыла все прочие звуки, считая и перестрелку вокруг постройки моста. Разъяренный мэтр несколькими штрихами добавил к композиции на стене ещё одну фигуру – здоровенного быка, анально угнетающего несчастного солдата, теперь уже плачущего крупными слезами. А Марио, немного подумав, надел на голову бычку ландскнехтский берет и повесил на шею перевязь с катцбальгером.

– Знаешь, парень, толк из тебя выйдет – вытерев руки обратился старый художник к молодому – хочешь, научу, как по-настоящему рисовать можно?

– А то! Искусство – это сила помощней арбалета. Вон, смотрите, маэстро, полдня стреляем, они как строили мост, так и строят, а только мы стенку раскрасили, так у них вся работа прекратилась.

– Но на самом деле ничем хорошим это всё не кончится. Теперь что бы мы ни делали, они точно сюда прибегут и без моста. И первое, что сделают, сломают эту стену.

Макс скучал по Марте с того самого поцелуя на ступеньках черного хода, но ему уже второй день никак не удавалось её увидеть. У него было слишком много дел, а она сначала сторожила, а потом охраняла графиню де Круа и почти не выходила в город.

После обеда состоялась репетиция "обороны с отступлением по Ратхаусштрассе". Стрелки меняли позиции на крышах, а строевая пехота – на баррикадах. Резерв под командованием Макса выполнял самый простой маневр – атаку прямо по улице, когда условный противник прорвется через последний вагенбург.

– Все свободны! – после четвёртого прогона всех действий на всех рубежах удовлетворенно скомандовал фон Хансберг.

Макс жестом отправил свой отряд на отдых, снял шлем и вытер пот со лба. Подняв глаза, он увидел перед собой Марту, но с трудом смог её узнать. На груди у неё теперь кроме цепи расположились крест-накрест две перевязи с зарядами, бёдра украсил мужской пояс с кинжалом, а на плече висела аркебуза. Всё снаряжение выглядело весьма солидно и нисколько не стесняло хозяйку. Особенно впечатляла аркебуза: длинный гранёный ствол, ложе с серебрянными накладками, удобный легкий приклад, усеянный маленькими медными и серебряными гвоздиками.

– Марта?

– Да, герр капитан? – Марта подчеркнула официальное обращение, давая понять, что нежности среди толпы неуместны.

– Эээ… – Максимилиан уставился на переносной арсенал, пытаясь сформулировать вопрос.

– Не "эээ", а ещё два десятка швейцарских покойников! – гордо ответила Марта, одёрнув перевязи.

– Хмм…

– Не "хмм", а уже десять лет на двойном жаловании!

– Это та самая аркебуза, из которой Маркус разгонял беспорядки?

– Конечно, нет, – недовольно фыркнула Марта, – у него своя есть, и гвоздиков на прикладе там в три раза больше.

– Я правильно понимаю, что каждый гвоздь это крест на чьей-то могиле?

– Да. Медные это рядовые, серебряные это рыцари и офицеры. У Вас есть ещё вопросы, Ваша светлость?

Макс и так совершенно не представлял, как вести себя при людях с замужней любовницей. А когда узнал, что на счету у неё больше убитых людей, чем на его счету убитых кабанов и оленей, и что она умела убивать ещё когда он пешком под стол ходил, совсем растерялся.