Плохие слова

Сбоку от вокзала — стоянка. Слева — для автобуса, справа — для лошадей. Стоянки для автомобилей не предусмотрено. Когда обживалась вокзальная площадь, автомобилей в частном пользовании здесь не было. Сейчас автомобили ютятся между лошадьми и автобусом. Лошадиная стоянка представляет собой длинное-предлинное бревно на столбиках. К бревну привязывают коня. За бревном, по всей его длине — доски, они же «ясли». Сюда, если ожидание поезда затягивается, можно бросить сена для лошади. Но поскольку Гражданская война давно закончилась и поезд ходит строго по расписанию, так никто не делает. И доски за ненадобностью истлели.

Дедушка Юра, муж Бабушки Лоры, всегда находился немного в тени влиятельной и сильной жены. Иначе говоря, был законченным подкаблучником. Дедушка Юра тоже был на войне. Его призвали после освобождения Брянской области, где-то в конце сорок третьего. Моя мама родилась уже без него. Такое у моих родителей сходство: оба они родились в отсутствие своих отцов. У отцов на это была одна и та же уважительная причина.

Но Дедушке Юре повезло больше. Обладая хорошим почерком, он быстро перевелся из пехоты в штабные писари. Дедушка Юра писал приказы, отчеты, служебные записки, наградные листы и похоронки. Своим хорошим почерком он написал около двухсот похоронок. Это не очень много для полка за полтора года войны. Совсем немного. Дедушке Юре повезло и здесь — их часть не штурмовала Киев, Берлин, Будапешт или Кенигсберг, когда уже в конце войны командование считало нужным пролить как можно больше солдатской крови, чтобы занять города к советским праздникам. Дедушка Юра закончил войну в Австрии, а потом некоторое время служил в Германии. До конца жизни он вспоминал, какие там прекрасные дороги.

Дедушка Юра имеет несколько юбилейных наград, но никогда их не надевает и не считает себя ветераном войны.

Дедушка Юра тоже был учителем, в той же школе, что и Бабушка Лора. Он вел младшие классы, а также географию в старших. Но из-за болезни Дедушка Юра рано вышел на пенсию. Дедушка Юра страдал эпилепсией. Я был свидетелем нескольких его припадков. Первый меня потряс. Дедушка Юра бился на полу и вытягивал вверх руку, а потом отчаянно скреб пальцами шею и грудь. Изо рта у него текла пенистая слюна. Потом все стало более привычно, хотя казалось чем-то стыдным.

Болезнь Дедушки Юры стала для меня первым семейным «скелетом в шкафу». Об этом все знали, но никто никогда не говорил.

Дедушка Юра среднего роста, чуть ниже Бабушки Лоры. В чертах его лица видны отголоски татаро-монгольского ига.

Вечерами Дедушка Юра много и медленно читал. За книгу он брался после ужина, ритуально вымыв над тазом руки. Помню его благоговейное, молитвенное отношение к каждой перевернутой странице. Понравившиеся места Дедушка Юра торжественно зачитывал вслух, не заботясь о том, слышит его кто-нибудь или нет.

Когда Бабушка Лора умерла, он не уставал повторять: «Ничего на свете нет хуже одиночества». Потом его забрал в Брянск сын, дядя Саша. Там он вскоре скончался. Одиночество его съело.

Перелистывая страницу книги, я иногда вспоминаю Дедушку Юру.

С каждым годом внешне я все больше похож на него. От него же у меня мелкий педантизм в быту и склонность к размеренной, упорядоченной жизни.

На военную службу я попал в Германию и своими глазами убедился, какие прекрасные там дороги.

А вот и поезд!

Я снова отвлекся и пропустил его появление из леса.

Люди теснятся к краю платформы. Места хватит всем, в будние дни вагоны почти пустые. Мы распределяем наш багаж. Багажа у нас всегда очень много: два чемодана с вещами и множество всяких мешков и сумок. В Москву мы везем огромное количество разных плодов и варений, битой птицы, сала и яиц. Мне досадно оттого, что у нас столько мешков. Особенно нелепой мне кажется перевозка яблок, лука, фасоли и тому подобных ненужных громоздких вещей.

В очереди к такси на Киевском вокзале я буду стоять в стороне и делать вид, что вся эта поклажа не имеет ко мне никакого отношения. Но приходится терпеть, мне всего десять лет и путешествовать налегке и без родителей я стану еще очень не скоро.

Мы заранее прощаемся с Дедушкой Володей.

Дедушка Володя крепко, но небольно жмет мне руку. Вернее, слово «жмет» в отношении к нему кажется неуместным. Просто его рука на некоторое время тесно и бережно охватывает мою ладонь, слегка встряхивает, а потом отпускает.

По прибытии в Москву я напишу два почти одинаковых письма о том, как мы доехали. Во-первых, потому что позвонить здесь некуда. А во-вторых, я знаю, что наши письма не выбрасывают и перечитывают по нескольку раз.