Плохой Ромео (ЛП)

Мое тело не может насытиться им, хоть разумом я и знаю, что это неправильно. Каждая частичка меня жаждет его.

Звуки, которые он издает, жалобны и полны отчаяния. Он притягивает меня ближе. Обнимает крепче.

Не могу поверить, что в этом неправильном мире, который мы создали вместе, это все еще ощущается так правильно.

— Хорошо, этого достаточно, — говорит Марком и откашливается. — Лучше закончим на этом, пока нам не пришлось снять вам двоим комнату. Хорошая работа. Идеальная химия.

Чары рассеиваются, и как только я отрываюсь от его губ, глаза Холта открываются.

— Кэсси…

Я отталкиваю его. Он не может целовать меня вот так и произносить мое имя таким тоном, овладев мною всецело без моего гребаного позволения. Он подается вперед, но я не могу больше с этим справляться. Прежде чем он успевает коснуться меня снова, я даю ему пощечину.

Он отступает назад, выражение его лица так сконфуженно, что меня затопляет чувством вины.

Я не должна этого чувствовать. Это его вина. Он знает, какой властью обладает надо мной. Он рассчитывал на это, и воспользовался этим. Теперь мое тело пробирает дрожь, и оно изнывает от желания. Нуждается в нем так, как я не могу себе позволить.

Мне ненавистно, что он до сих пор вызывает во мне подобные чувства. Что лишь одним поцелуем он способен разрушить каждый защитный механизм, что я воздвигла против него.

Я ненавижу его за это, но себя я ненавижу больше за то, что хочу, чтобы он все повторил.

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Дневник Кассандры Тейлор

Дорогой дневник,

После всего дерьма, через которое он заставил меня пройти за последние две недели, Холт признал, что его влечет ко мне.

Точнее он сказал, что после прочтения моего дневника, у него «встал», что полагаю одно и то же.

Да какое мне вообще дело? Он грубый эгоистичный осел, страдающий страхом перед извинениями, и, если мы двое и замутим, ничего хорошего из этого не выйдет. За исключением, может быть, крышесносного секса.

Ох, секс. Мне осталось о нем только мечтать.

Я больше не могу этого отрицать. Я хочу его, даже, несмотря на то, что он сводит меня с ума.

И сейчас, когда я наконец-то призналась в этом себе (и тебе, дорогой дневник), я в полном ужасе от того, что он может это прочесть, и если верить его словам, это непременно произойдет. Как только я запишу что-то крайне унизительное, вселенная найдет способ показать это ему.

Ну, на этот случай: Эй, Холт! Ага, ты кретин, читающий чужие дневники! Я хочу оттрахать тебя. Как насчет «гневного» секса, который взорвет мой похотливый, девственный мозг?

Я бросаю ручку и вырываю страницу из дневника, потом сминаю ее и бросаю в мусорную корзину. Комок бумаги отскакивает от края и присоединяется к другим скомканным листкам, усеявшим пол.

— Трусливый придурок! — Я запускаю дневник через всю комнату, и он с громким стуком ударяется о дверь. Я плюхаюсь обратно на кровать и накрываю глаза руками.

Это бесполезно. Я больше не могу писать в своем дневнике. Он разрушил ритуал, и я не могу преодолеть страх того, что он снова может прочесть его. Единственная вещь, которая помогала мне разобраться в нелепых чувствах к нему, теперь недоступна, и это так отстойно, что не выразить словами.

— Кэсси? — Раздается стук, и Руби просовывает голову в дверь. — Ты в порядке?

— Нет, — говорю я, потирая лицо рукой и вздыхая.

— Холт?

— Да.

— Что стряслось?

— Он будет играть Ромео. Я – Джульетту. Мы поссорились.

— Из-за дневника?

— В том числе.

— Все также никаких извинений?

— Конечно же, нет. Плюс, он практически потребовал, чтобы я подрочила ему.

— Это не круто. Он должен был хотя бы сказать «пожалуйста». — Она подходит и садится на край кровати. — Ты же знаешь, что нравишься ему?

— Мне все равно.

— Неправда. Он тоже тебе нравится.

— Я не хочу этого.

— Иногда симпатия к кому-либо не имеет ничего общего с нашими желаниями, а напрямую связана с нашими нуждами.

— Руби, он мудак.

— Он тебе небезразличен.

— Мы будем невыносимы вместе.

— Или прекрасны.

Я вздыхаю и сажусь прямо.

— Так что ты предлагаешь?