Площадь

Наконец – закрытие конференции, от всей души большое событие. Слово предоставляется быть последнему завершающему, торжественно и по-деловому, докладчику. Этого финального докладчика основной мысли задача продиктована самой жизнью как завершение всеобщего блага во исполнение замысла самой идеи выстраданной поколениями многих людей нашей торжественной конференции, как ознаменование победы науки. И, таким образом, слово предоставляется финальному докладчику, которым, как все в тайнах души своей надеялись, не окажется королева. С сообщением выступила королева. Она сказала:

– Уважаемые господа и дамы, но, конечно же, сперва господа; как истинная первая, одинокая и единственная леди по первоприродорождению, ненавижу баб. Они от науки далеки, нечего им туда соваться. Господа, я приступаю к завершению изложения красной нити мысли, пронизающей нашу конференцию. Она подкреплена веками и берет начало свое от обильно приводившихся здесь выше, и ниже, и с того боку, и с этого, творений бессмертных г-д де Шарля, де Бодуэна, де Куртэне, маркиза Вестри де Больи, Тюильри, ты молчи, сучий потрох, пока тебе я пасть не порвала. Я имею заканчивать, господа, в счастливой уверенности.

Встал ученый секретарь и сказал:

– Но, однако, пропорционально ли будет полагать, основываясь на Вашем просвещенном мнении, разумеется, относительно момента тождественности того, что мы излагали долгие, долгие годы, подойдя к здесь и сейчас нашего Я – совокупного, коллективного, в распадении на Я индивидуальные, с учетом того, что на дворе дуализм в своей завершающей стадии – и что с этим всем делать потом? Я имею уточнить, что когда мы имеем в виду определенного дуализма (потому что где одно, там другое этого самого одного) – где его, за исключением вашего просвещенного мнения, априорно гарантировано? А? Это чо, адекватно? Соответствует ли наше коллективное ожидание этакой фигуре, так сказать, конгурентности трех симметричных сторон, где первая сторона – Вы, вторая – ваше просвещенное мнение, согласно основам современного темпорального дуализма, а третья – согласно же основам того же миробытия и постановлениям, принятым магистратами во исполнение вашего указа – просто мы, и что тогда, а? Куда нам всем деваться, и не цель ли это все сегодняшней нашей конференции, когда всем нам призвано решить этот миросоответствия вопрос? И каково на это всё будет просвещенное мнение вашей Персоны Мироздания, когда снизойдет на нас благодать ваша в плане момента решения настоящего вопроса?..

– Х-р-р-р-р-… буль-буль-буль, – ответила королева, и с ней было покончено навсегда.

– Я так, например, только докладаю, – взаимодействовал уч. секретарь.

Дверь опять хлопает, очередной раз, как всегда, никем не прикрытое.

Вот такова одна из наших застольных бесед.

...................................

С утра лицо, которому принадлежит, наверное, место в нашем повествовании, проснулось – что, вообще, хорошая мысль – встало и через немалое время стало делать гимнастические упражнения под музыку одного известного композитора в стиле монументализма, что, конечно, очень тягостно в такое тяжелое и несветлое утро и трагичное настроение, да когда, к тому же, приходится расплачиваться известной болезнью за предыдущие краткие и, может, где-то сладостные моменты общения и откровенности с людьми милыми, но к сожалению, несколько безразличными как раз к той части, которая и составляла лица этого сущность.

У композитора этого, ныне покойного, была в свое время долгая, до конца жизни его, и ничем не завершившаяся, в связи с окончанием жизни его, тяжба по поводу куска крайнего (если смотреть из окна лица) здания с муниципалитетом, а вернее, с той звериной его частью, которая не считала композиторской эту часть здания, перешедшую, по сути дела-то, к нему, к композитору, по наследству! Ослы озверевшие. Звери.

Выглянув во двор, лицо увидело колодец. Ну, да. Что же там еще на его месте появится. Как и был – колодец. С просветом в виде выхода на небольшой кусок площади, только и радости в такую погоду.

Лицо вздохнуло и выпило пива. Ничего лучше не стало вовсе. Кто это всем тут придумал, что от этого лучше становится. Ну, хуже, конечно, тоже не стало. Как оно может еще хуже стать.

Следующим утром лицо проснулось в хмуром, далеком краю с бездонным, сухим и серым небом. Край был как край, лишь только прошлое больное снимали лоскутки ветра, трогающие лицо, и гладящие по ладоням, если вперед их поставить. Деревья, глядящие мимо непонятности в простирающиеся угодья. Камыши, как водится, над озером. Домик какой-то бревенчатый – жил кто, не жил… – небольшой, покосившийся, с трещинами. Котелок, чайник. К вечеру прилетела ворона. Она вздохнула, покашляла и превратилась во фрейлину.