Площадь

Но – что сделать? Скажите нам, небо! Мы ведь не простые и, наверное, нужны кому-то. Я не жалуюсь, не подумайте. Я не мог бы этого сделать уже по той причине (не третья! см. выше), что попросту никогда не был жалованию (так говорят, да?) обучен. Да и что толку? Таких не любят, знаете… Хотя, стоит вам мне пожаловаться, и я для вас все сделаю, все. Правда, пока не жалуется никто… Что, всем хорошо стало, что ли? У меня такое впечатление, что они, как всегда, поздно очухаются. А меня уже, бедного, в их помещениях и временах не будет. Хотя, может, я драматизирую, как-то вонюче всё это.

С одной стороны, как уже говорил, жаловаться может, не умею, а может, не время еще. А с другой стороны, знакомая утверждает, мол, камень ты, камень. Но вот незадача: а возможно ли вообще перегружать повествование такими нюансами… о чем, в конце концов, повествуем, ничего себе, дай Бог вообще хоть что-то схватить – шесть пив мы как схватили, так и сидим, а что до содержания? – очень, очень ответственно, всё же… С третьей стороны, старушечка, которую мы при дележе продукции соответствующего времяпрепровождения слегка угостили, сказала, что: в куда вы, бедные препровождаете его, время ваше, единожды отпущенное? А с четвертой стороны, не попахивает ли это бунальностью, и не так всё и плохо, в конце концов? А пятой стороны не будет. Квадрат кончился.

Теперь надо перейти от личного, которое кончилось, к неличному. Которое, в отличие от всякой геометрии, не кончается. И не кончалось никогда. Его олицетворяли всегда личности, масштаб которых неизмеримо больше. И, если сидишь вот так, и смотришь, пусть даже и солнце уже село, все равно их личностный масштаб никому захватить еще не удавалось.

Грозные события надвигались тем временем на ничего не подозревающих. На подозревающих надвигались еще более грозные события. Нечего подозревать. Не дело это.

Выхода нет. Я продолжаю дальше писать. В городе, помимо прочего, сложилось Священное тайное сообщество. Члены его чинны. Входят из людей известных фигуры магистрата (отнюдь не просто геометрические!), общественные фигуры, разные другие фигуры, вплоть до высших руководителей. Обсуждаются также, (шепотом слухи ходят), всякие проблемы всепроникающего характера. И таким образом, вроде касающиеся всех нас, что должно оцениться с необходимым почтением. Есть, возможно, лица, которые, будучи мелки, недооценивают. Погода, между тем, все хуже. По-моему, ночь на исходе. Сдвигается фиолетово-черное облако с этажей верхней редакции, и скоро грянет разного жизнеутверждающего, от чего надо срочно спасаться – жизнь на исходе вновь возопит свои нормы, которые, правда, есть надежда, все-таки будут пересмотрены Большим Городским магистратом. Есть, вероятно, такая возможность. Хотя, боюсь показаться примитивным в понимании глубинных процессов. Они всё куда-то идут. Облако с антенны слезло. На экранах некоторых горожан предутренне стреляют. Все кончается.

Счастливцы улетают куда-нибудь.

Мы далеки от этого, господа. Мы растерянно стоим посреди рваного, с серыми бороздами, поля и больше всего на свете боимся укуса кричащей собаки. Помочь никто еще не должен. Еще не время, рано еще. Может, время вообще пока еще не начиналось.

Высоко в небе висит желтоснежная птица. Имя ей – местный университетик. Его оканчивают. По-моему, это выглядит примерно так. Вот, приходите вы в эту жизнь каждый день, да? – и так оно тянется, тянется, и вроде ничего не происходит. А потом, глянь – и произошло, и незаметно за углом исчезло. Хорошо, если по голове погладит или поцелует на прощанье. Потом – исчезнет. Как и все. Или всё. Это – часть, как, может, кого-то учили, моментарная.

Часть вечная – вообще какая-то херня. Личности, берущиеся её объяснять, уж очень, по-моему, моментарны. Не исключено, что в этом тоже проблема. А может, и нет… Так что – я добрый, разный в воззрениях и толерантный, то есть, короче, по лампочке мне, не должно быть чего-то одного. Что одно и отдельное – того нету на самом деле – ну, помните конференцию? А что это мы здесь стали, пора выходить уже, пиво открылось уже, пойдемте, господа, пойдемте, дорогие мои. На выход.

Там, если удастся нам с вами освободиться от вестибюля или, Боже упаси, пока еще коридоров, – там ждет последняя загадка в виде фигур, подпирающих колонны университетского входа вопросительными знаками. Я думаю, что это надо воспринять серьезно. Туман на улице. Они, как ни странно может показаться, (ворона с ветки слетела, глядите!), не предназначены к общению. Роль их, может быть, в том, что вы собираете такие фигуры в сетку, как каштаны. А потом подбрасываете, и сетка тает, а фигуры, мягко приземлившись, продолжают свой путь в разных концах города, чтобы снова когда-нибудь собраться.

Приятно, что не требуется объяснять малопонятливым, и поэтому совершенно ненужным в качестве собеседников людям предназначение как этих фигур, так и вверх их подбрасывания.

Со стен тем временем не взирают ни на кого огромные лики. Священное сообщество смотрит занятым дальним взором. Оно мертво. Оно спит.