Пловец Снов

Когда-то Борис рассказывал Горенову о том, как организована его работа на практике. В ноутбуке имелось множество файлов, в которые он почти ежедневно заносил возникающие идеи, мысли. «Подсказки бытия», – многозначительно называл это старый друг. По его мнению, одно из головокружительных свойств литературы – или вообще «сочинительства», поскольку оно равно актуально для высокого искусства, бульварных книжонок, статей, рецензий и всего прочего – состояло в том, что если писать продолжительное время, хотя бы несколько дней, а лучше – недель, месяцев или лет, то произведение может синхронизироваться с жизнью. Тогда происходящее вокруг начинает как бы работать на текст. Давать подсказки, намекать на ошибки, дарить идеи, развивать мысли, варьировать сюжет, если, конечно, есть сюжет. Главное, от качества создаваемого творения это не зависит никак. Друг настаивал, что со скверным писателем всё упомянутое случается ничуть не реже, чем с талантливым, и опыт Георгия полностью подтверждал такое наблюдение.

За годы литературного труда Борис разработал и отточил стройную систему классификации поступающих тезисов для удобства последующего использования. Записи он постоянно дополнял, переупорядочивал и по мере надобности включал в тексты. Но в какой-то момент возникли неожиданные проблемы. Автор стал замечать, что «подсказки» появляются куда чаще, чем нужно. Он не успевал их употреблять в сочинения, а только складировал в своей компьютерной картотеке. Кроме того, в их числе становилось всё больше таких, которые не попадали ни в одну из определённых им категорий. Набор разделов «системы» приходилось постоянно расширять, пока он не раздулся до огромных, практически невообразимых, а потому и не применимых на практике размеров. Было непонятно, куда записывать отдельные новые тезисы, а главное – зачем?

Друг выглядел таким трогательно растерянным, рассказывая об этом… Георгий же, без сомнения, предпочёл бы оказаться в его положении, а не в своём. Ничего подобного с Гореновым не происходило давно. Словно бытие не имело, не желало иметь никакого отношения к тому, что он задумывал и делал. Вероятно, оттого ему и не удавалось начать обещанный Люме детектив, текст не мог пустить корни в пустоте.

В следующий раз Георгий обнаружил себя уже идущим по улице. А всё то, что мерещилось прежде… о подсказках бытия и работе Бориса… Тоже – сон? Не исключено. Хотя на этот раз больше походило на воспоминания или сомнительную статью, в которую трудно поверить. Однако, может, кому-то снятся и такие сны.

Теперь Горенов знал наверняка, что в данный момент направляется к Наде. Думал он при этом о Лене. Готовился. Бывшая жена, понятно, станет орать, а Георгий – возражать: «Не надо было доводить ребёнка до того, чтобы она уходила из дома». Это всё предсказуемо. Но только, если бы сейчас его спросили, кто он такой, Горенов не стал бы долго сомневаться в своей обычной манере, а сразу ответил: «Я – отец». На самом деле в голову пришли бы два слова – «отец» и «писатель» – но что-то не позволяло озвучить вторую ипостась.

Казалось бы, литератором он стал по собственному решению, осознанно, а вот отцом… Когда их с супругой чувства начали заметно ослабевать, Георгий поднял глаза к небу и просил любви. Ему очень хотелось вновь испытать те фантастические эмоции, которые он когда-то ощущал так остро, стоило лишь его Наде войти в крохотную комнатку общежития. Наивно. Трогательно. В свою «молитву» Горенов не верил сам, но всё же надеялся, что кто-то там услышит и пошлёт встречу с какой-нибудь замечательной женщиной, которая станет его новой женой или – к чёрту брак! – спутницей жизни в прямом смысле, но без штампа в паспорте. Вместо этого появилась Лена. Сначала Георгий даже обиделся, но потом всё изменилось. Если бы ему кто-то сказал заранее, он бы никогда не поверил, что можно так сильно любить…

Отцовство стало для Горенова крайне важным. Вообще отношения между родителем мужского пола и ребёнком казались ему едва ли не краеугольными, самыми осмысленными, поскольку они лишены очевидной, бездумной физиологической компоненты, которая полностью девальвирует материнство как духовную связь. Близость детёныша с самкой, обусловленная инстинктами, пуповиной и утробой, не имеет отношения к таинству бытия. То же, что связывает с отцом, требует веры, может нести отпечаток мистической подноготной или сакрального знания, откровения. Это чем-то сродни религии. Не далёкой, описанной в древних книгах, препарированной в пыльных трактатах, а очень конкретной, близкой, доступной каждому мужчине.