Пловец Снов

Георгию казалось, что женщины от природы не могут чувствовать себя частью чего-то большего. Это огромная проблема, практически диагноз – острый дефицит связей. Именно потому порой, особенно в молодости, страсть к противоположному полу поглощает их целиком. Мужчина может стать «всем», заменить целый мир, ради него можно уйти от родителей, переехать в другой город, бросить работу, изменить жизнь. Но это обязательно проходит со временем. О столь решительном шаге потом нельзя не сожалеть. Эти связи иллюзорны и эфемерны. И тогда женщины снова остаются одни. А вот когда у них появляются дети… Мать так сильно ощущает невидимую нить, соединяющую её с ребёнком, что она кажется ей смыслообразующей. Именно потому, рассуждая о своих отпрысках, дамы часто говорят «мы», будто не ощущая себя суверенными существами. Мужчине же важно создать кого-то самоцельного, жизнеспособного, отдельного, обладающего собственным потенциалом.

Где же сейчас она, его любимая девочка? Что, если всё-таки тем йогом был Вадик? Что, если Лена пришла к нему, увидела тело и всю ту кровавую картину, которую он создал своими руками? А если она сидит там в шоке до сих пор? Нет, конечно. Слишком фантастическое совпадение. Кроме того, как раз тогда она сразу бы вернулась домой – туда или сюда… Но если дочь не у него, то где? К какому ещё мужику она могла пойти? Да, собственно, к настоящему Вадику. Хотя не обязательно к мужику, разве у неё нет подруг?

Сколько бы Георгий не гнал от себя эту мысль, он всё равно представлял Лену вошедшей в ту комнату, слышал её крик и почему-то сразу вспоминал, как однажды они вместе отпускали на небо божью коровку. Дочь невесело заметила, что та всё равно принесёт им горелый хлеб.

– Почему, мы же попросили «чёрного и белого, только не горелого»? – удивился отец.

– Она не любит не горелый хлеб, – со вздохом ответила малышка. – Или не любит нас.

Тогда Горенов был уверен, что у него самый умный ребёнок на свете. Намного умнее других детей и уж точно гораздо прозорливее жены. Теперь он считал наоборот. Совсем наоборот. Как можно было влюбиться в йога? Зачем уходить от отца, если ты уже ушла от матери? В любом случае зачем уходить от отца?!

Ему так не хватало его девочки, какой она была в два, три, четыре, пять лет. Маленький человек вообще невольно заставляет радоваться жизни. Впрочем, «заставляет» – не то слово. Невозможно не радоваться. Невозможно ходить перед ним смурным и разочарованным. Георгию так было нужно, чтобы снова стало невозможно.

В раннем детстве родители напитываются любовью и положительными переживаниями на будущее. Они видят перед собой беззащитную крошку и показывают ей целый мир. Этих чувств должно хватить до конца, позже пополнить их запас будет неоткуда. Ребёнок просит сходить в подвал. Вдруг замирает в испуге: «А если там голодные крысы?» Успокаиваешь: «Они тебя всё равно не покусают». И вдруг вопрос с таким искренним беспокойством: «А тебя?» Это невозможно выкинуть из головы и сердца. Такие эмоции нужны, в том числе и для того, чтобы видеть того же малыша в прыщавом хамоватом подростке переходного возраста. И любить, и прощать.

С Леной в те годы было очень тяжело. Но Горенов помнил, как она в первый раз решила рассказать ему сказку и спросила: «Тебе весёлую или страшную?» Он, по обыкновению, выбрал страшную. На её лице появилась растерянность… «Я бы, конечно, рассказала тебе страшную, но боюсь, что ты испугаешься, так что давай весёлую». Или когда он учил дочь играть в шахматы… Ему приходилось поправлять её: «Не ходи так, я же тебя съем». А она: «Ну, ладно, папуля», – с такой добротой и нежностью, ещё не умея завидовать, злиться, желать победы любой ценой, не принимая поражений… Георгий уже в тот момент был уверен: то, что он испытывает сейчас к Лене, она не сможет почувствовать к нему никогда. И ни к кому не сможет, пока у неё не появятся собственные дети.

Определённо мужчины и женщины любили бы гораздо сильнее, если бы могли хоть на мгновение увидеть друг друга младенцами. Не плоскими картинками из семейных альбомов, а живыми улыбчивыми карапузами. Стало бы ясно, что нельзя сердиться и глупо обижаться. Человек прекрасен, когда в нём ещё нет гормонов зрелости, порождающих пороки, когда он не испорчен общением со сверстниками и тем более старшими. Быть может, потому в мироздании и не предусмотрена возможность заглянуть в чужое прошлое, иначе люди были бы слишком счастливы.

Собственно, детство – это и есть период максимального счастья, пребывания в Эдеме. То, когда человек блажен сам по себе. «Никогда я не был, счастливей, чем тогда», – писал Арсений Тарковский. И как же это удивительно и несправедливо, что Ленин рай совпал с семейным адом её папы и мамы.

Со временем каждый перестаёт быть существом, которое невозможно не любить, лишается той чистоты, принципиально не позволявшей примириться со смертностью родителей. Перестаёт верить в книги, не может больше почувствовать себя ни Пьеро, ни Чиполлино. Дочь сбежала из рая, её отец ушёл из ада. Они сделали это почти одновременно.