Пловец Снов

Птицы, вынужденные проводить много времени в непрерывном полёте, поступают иначе. Они отключаются на мгновение, после чего приходят в себя, проверяют, всё ли в порядке, и возвращаются в объятия Морфея ещё на один миг. Те же, которые сидят на ветках и проводах, спят традиционным образом, а не падают из-за удивительного устройства лапок, сжатых в расслабленном состоянии. Птахам, наоборот, приходится напрягать мышцы для того, чтобы отцепиться. Горенов подумал, будто он как раз птица на ветке метро. Только, к сожалению, не может уснуть.

Природа превосходно продумала всё. Зимняя спячка – особый вид сна. В неё впадают именно те звери, которые имеют высокие шансы иначе не пережить холодный сезон, погибнув от голода. Желание поесть, кстати, это тоже волна, накатывающая раз в четыре часа и заставляющая писателей, а также всех других людей делать необходимые паузы в работе. Данный факт Георгию сообщил один знакомый врач, и литератора тогда потрясло совершенство естественного механизма.

Даже мысль о голоде, казалось, пришла не случайно. Как же давно он ничего не ел. Горенов решил выйти на поверхность и перекусить, раз всё равно не спалось. Однако в каком районе он сейчас находится? Вагон закрывал двери на «Кировском заводе», значит, следующая станция – «Автово». Не хуже и не лучше многих других мест. По крайней мере, хорошо, что не центр, там пока появляться не стоит. Кстати, а пушка-то сегодня уже стреляла?

Внезапно Георгий заметил, что на него неотрывно глядит женщина, сидящая рядом. Странная, то ли восточная, то ли южная внешность не позволяла определить, откуда она. Лет за пятьдесят, наверное. Расчерченное морщинами лицо, лишённое макияжа, маленькие усики, мрачная, но всё же приличная одежда… Внезапно дама достала из сумки аккуратную крупную чёрную книжку с посеребрённым корешком, а также маленький тряпичный мешочек. Из мешочка торчали две белые ручки. Женщина вытащила одну, очень красивую, но, посмотрев на неё, спрятала обратно и взяла вторую, точно такую же.

Незнакомка открыла книгу и начала перелистывать страницы. Оказалось, это – блокнот или тетрадь для записей. Боковым зрением Горенов пытался что-то в нём прочитать. Взгляд многократно выхватывал слова «убрать», «убить»… Да кто же она – домработница или киллер? Тем временем дама нашла чистый лист и принялась писать, всё также периодически поворачиваясь в сторону соседа. Любопытство одолевало Георгия и вскоре, устав сопротивляться, он повернулся и нагло заглянул в блокнот. «В сумраке вагона / Все на одно лицо. / Едут монотонно. / Я кую словцо…» – прочитал Горенов. Он растерянно посмотрел на женщину. Давно ему не приходилось сталкиваться со столь чудовищным надругательством над языком. Кто она? Что за существо? Человек не мог бы сложить такую последовательность слов, создать столь кошмарную, невыносимую рифму… Но есть ли в этом городе хоть кто-нибудь, кто не пишет?.. Особенно стихи… Женщина заметила, что у её поэзии появился неожиданный читатель, бросила недобрый взгляд в ответ, прикрыла тетрадь, а также начала что-то неслышно и злобно приговаривать. Заклинание? Проклятье?

Из дома человека всё время тянет в путь, а уехав, ему хочется вернуться. Люди постоянно качаются на волнах, подвержены приливам и отливам. Может быть, именно в море каждый, наконец, оказывается на своём месте. Сила, тянущая вниз, равна выталкивающей. Весь мир, всё вокруг – вода. Оттого и в разговорном обиходе засилье «гидрофитных» понятий: «размывание культур», «пучина страстей», «информационный поток», «водоворот событий», «волны переселенцев»…

Об этом размышлял Георгий, дожёвывая вторую шаверму. Прежде он подобную еду не признавал, но за последнее время произошло слишком много всего такого, что раньше было немыслимо, невообразимо, нереально.

Горенову казалось, будто он видит море. Прямо сейчас, воочию, не нужно даже закрывать глаза. По воде плыл человек. Точнее, лежал на животе, раскинув руки. Георгий пригляделся. Дышит ли? Похоже – мертвец… Похоже, это – он сам… Странно, в полиции видел себя виновным, а теперь – мёртвым.

В детстве Леночка очень боялась, что кто-то станет играть в неё, как в игрушку. Она всё время спрашивала папу:

– Ты меня будешь защищать?

– Конечно!

Но сейчас книги играли в него самого, и никто уже не мог помочь, спасти… Он проигрывал. Леночка… А если ему больше никогда не доведётся увидеть дочь? А Надя? Надюша… А Вика?

Принято считать, что у поэтов, писателей и вообще творческих людей особые отношения со смертью. Они как бы способны предчувствовать её появление рядом с собой. Однако, когда тебе самому начинает казаться, будто ты скоро умрёшь, когда это ощущение наполняет и становится настолько отчётливым, что практически не вызывает сомнений, хочется быть кем угодно – портным, плотником, менеджером среднего звена, птицей на ветке, дельфином, но только обязательно неграмотным и бесконечно далёким от словесности.