Пловец Снов

Единая картина чётко выстроилась в сознании Георгия благодаря семи словам, но доктора это категорически не устраивало. Ей нужно было больше слов. Гораздо больше! Её манила жизнь, о которой хотелось говорить до бесконечности. Потоки однообразных букв, повторы одинаковых эмоций, приторных мечтаний, полных радости и страсти, страсти, страсти. Ничего нового не требовалось. Зачем? Всё столь ненавистное Горенову помогало ей забыть о том, что её жизнь заключена в семи словах. И если бы только в них… Значение имела ещё и леденящая, лишённая надежды интонация.

Разумеется, она изрядно удивилась, увидев его в дверном глазке. Но сомнений, что Лариса Исааковна откроет дверь, не было. Симпатия всегда считывается по глазам женщины. Ещё в кабинете Георгий почувствовал, в нужный час она не подведёт и всё сделает правильно. Быть может, в её голове тогда пробежало что-то из «Прелестной замарашки». Глупости, конечно, врачиха сама это понимала.

Сильнее удивиться Лариса Исааковна не успела. Горенов ударил её дубинкой по голове стремительно и наверняка. Женщина даже не вскрикнула. Воцарилась тишина. В квартире стало бесшумно. Через какое-то время Георгий заметил, как на стене тикали часы фирмы «Аллюр». Название с юморком. Каждая секунда сопровождалась лёгким дребезжанием. Видимо, стрелка была плохо закреплена.

Прежде всего он достал из кармана капроновый шнур и стянул его на шее Ларисы Исааковны. Обязательно удостовериться, что она мертва. В педантичном повторении сцены из первоисточника необходимости Горенов более не видел. Всё равно их не узнавали… Он намеревался воспроизвести лишь один, самый главный штрих, который случайно появиться в квартире доктора не мог. Лишь то, что указало бы на природу убийства однозначно. В конечном итоге Георгий остановился именно на краске для шляпок.

Примечательно, что это вещество казалось устаревшим уже в то время, когда происходит действие романа «Убить легко». В тексте есть такие слова: «Двадцать лет назад женщины… перекрашивали шляпки – один сезон ходили в красной, другой – в голубой, третий – в зеленой. Поэтому и держали бутылки с красками разного цвета. Но теперь шляпки значительно дешевле и их проще выбросить, когда они выходят из моды, чем перекрашивать». Трудно спорить… На страницах книги это архаичное средство сыграло роль для разоблачения преступника. В данный момент же Горенов возвращал его из литературного небытия в реальность, чтобы вновь использовать при совершении убийства.

Разумеется, настоящую краску для шляпок найти было невозможно. Он и не пытался. Правило творчества: по воле автора в бутылке обязательно будет содержаться то, что написано на этикетке. Наличие в веществе той самой смертоносной щавелевой кислоты не имело значения. Это литература, а не химия. То есть жизнь, а не литература… Георгий смешал в старом пузырьке обычную тушь, чернила и гуашь, чтобы вышла «осмысленная» бормотуха. Иными словами, чтобы нельзя было предположить, будто такой «букет» собрался в ёмкости случайно.

Тело Ларисы Исааковны он усадил за стол. Это уже становилось частью почерка. Перед доктором Горенов расположил стакан, в который налил немного жидкости из бутылочки, а сам сосуд поставил рядом.

Стилизованная, куртуазная этикетка «Teinture pour chapeaux» была изготовлена на том же принтере. Георгий поступил так специально, чтобы помочь полиции связать убийства в единую серию. Впрочем, надежды на сообразительность следователей почти не осталось. Он не верил в них до такой степени, что после того, как прилепил наклейку с французским названием, добавил с другой стороны ещё и русский вариант.

Горенов отошёл от стола, чтобы оглядеть получившуюся сцену разом. В поле зрения попало зеркало, висевшее в противоположном углу комнаты. Идеально чистое отражающее стекло выглядело, словно ворота в другую реальность. Даже одно пятнышко могло бы разрушить эту иллюзию, но изъяна не было. Удивительно, квартира пребывала в скверном состоянии: пыль, потёки и трещины, мебель поцарапана, обои в разводах. Всё отдавало то ли усталостью, то ли безнадёжностью, то ли бессилием. Одним словом – несовершенством. Но чистота зеркала казалась абсолютной, словно это единственное, на что хватало заботы хозяйки.

Из амальгамного мира на него смотрел другой Горенов. Виднелась и часть комнаты, шкаф, кресло, бра на стене, кусок окна со старомодной гардиной… Сама Лариса Исааковна в поле зрения не попадала, и это делало потустороннюю действительность ещё более совершенной. Трудно было сопротивляться соблазну шагнуть в неё.

– Мама? – ломкий, неловкий юношеский голос перебил дребезжание.

Георгий стиснул зубы. Выхода не было. Чёрт, это же так логично! Ещё тогда, в кабинете, он подумал, что врачиха говорила по телефону с сыном-подростком. Где ж ему быть в такой час, если не дома? Почему Горенов, предусматривавший прежде каждую мелочь, не учёл очевидного? Только недосып позволял объяснить столь грубую ошибку.