Пловцы

Твой отец занимается тем, что коротает время. Читает газету от корки до корки. Изучает и быстро осваивает судоку. Наблюдает за солнечным затмением через крошечное отверстие в картонной коробке. В апреле он занимается налогами. Сажает новые деревья вдоль забора, граничащего с задним двором соседа (эта его вечная одержимость приватностью). Извиняется перед умирающим рододендроном в саду («Даже у червяка длиной в сантиметр, – сказал он вам однажды, – есть душа длиной в полсантиметра»), а затем быстро спиливает его. Предпринимает полусерьезную попытку навести порядок в гараже – наконец-то, после более чем тридцати лет. Покупает шагомер и начинает ходить. Километр, полтора, два. И однажды он решает создать сад камней под окнами спальни вашей матери. Он заказывает три мешка белого гравия в питомнике «Оверлук» и с помощью системы рычагов, блоков и веревок, прикрепленных к забору в самой прочной и устойчивой точке (до того, как начать преподавать математику в колледже, он был инженером по образованию), тащит семь больших белых камней из оврага за домом. Он не торопится – два или три дня он расставляет и переставляет камни, пока они не смотрятся «как надо». Какой логикой он руководствуется, как определяет промежутки между ними и идеальную конфигурацию, вы не знаете («По сравнению с мамой, – сказала однажды восьмилетняя дочь вашей подруги Анны, – отец – чужак»). Он снимает сад камней на полароид и приносит фото в дом престарелых, чтобы показать вашей матери. «Ты убил растения?» – спрашивает она его.

Когда вы возвращаетесь из короткой поездки за границу – десятидневной писательской конференции на юге Умбрии – ваш отец сообщает, что ее левая нога начала волочиться. Он говорит, что ее посадили в инвалидное кресло, чтобы не рисковать падением. Уже через неделю ее ноги выглядят тонкими, как прутики. Кроме того, она стала намного тише. И больше не улыбается. Это беспокоит его больше всего.

Когда вы входите в ее комнату, она сидит в инвалидном кресле у окна, держа в руках маленькое круглое зеркало, и пристально, с подозрением разглядывает половину своего лица (каждое утро, когда вы были ребенком, вы наблюдали, как она «занимается лицом» перед зеркалом в ванной). «Я никогда не могла угодить своей матери», – говорит она. Вы забираете у нее зеркало и кладете его вниз стеклом на кровать. Ее подбородок дрожит, а руки холодны как лед. Вы берете их в свои, чтобы согреть, а она откидывается в кресле и закрывает глаза. «Спасибо», – говорит она. Затем она садится и широко раскрывает глаза. «Когда ты уйдешь, – спрашивает она, – кто выключит свет?»

Когда вы были ребенком, всякий раз, когда вам было грустно, она говорила вам: «Посмотри в зеркало и улыбнись». Еще она говорила: «Если кто-то просит у тебя игрушку, всегда давай поиграть» (в основном, вы так и делали), «Никогда не ходи в гости без подарка» (иногда вы забывали), «Всегда режь морковь по диагонали» (вы и сейчас так делаете) и «Если ты снова выйдешь замуж, не поставив меня в известность, тебя ждут неприятности!» (Вы сбежали со своим первым мужем, бывшим дзен-монахом, через две недели после знакомства на шестидневном молчаливом ретрите в горах Катскилл.) И о мужчинах в целом: «Нужно притворяться, что воспринимаешь их всерьез» и «Не все на свете крутится вокруг тебя!»

Маленькие жесты. Порывы доброты, как и прежде. За обедом, когда женщина в инвалидном кресле рядом с ней начинает плакать, ваша мама подходит к ней и гладит по руке. «Не плачь», – говорит она.

Когда вы приехали к ней в следующий раз, вьетнамской женщины уже не было. Простыни сняты, кровать продезинфицирована. Ее вещи – те немногие, что были, – аккуратно сложены в большой черный пластиковый мешок для мусора. Она умерла во сне, сказала вам санитарка. К концу дня ее место уже заняла более молодая женщина-хакуджин[7] по имени Сара. Саре около пятидесяти, она элегантно одета, у нее аккуратные ухоженные ногти и широкая дружелюбная улыбка. Если бы вы встретили ее с тележкой в продуктовом магазине, то и не взглянули бы на нее дважды. Но ее словарный запас состоит всего из одного трагического слова: «тан». «Где моя подруга?» – спрашивает ваша мама. И затем, до самого конца вашего визита, она молчит.

Ей теперь так мало надо. Что бы вы ни сделали для нее – поправили очки, открыли пакетик с соком, вытерли салфеткой крошки с ее лица, пригладили ей волосы – она тихо, но четко говорит: «Спасибо».