Монахиня Евпраксия была алтарницей Новодевичьего монастыря у митрополита Ювеналия.
— Велика мать Евпраксия перед Богом! — говорил отец Павел.
А когда она умерла в 1990 году, наказывал, чтобы ездили к ней на могилу молиться. Незадолго до смерти мать Евпраксия просила у о. Павла благословения на строительство дачного дома.
— Какая тебе стройка! — ответил батюшка. — Поедем мы с тобой в Толгский монастырь, будем в одной келье.
— Как это — в одной келье? — недоумевала мать Евпраксия. — Ничего не поняла!
Когда у нее случился инсульт, все надеялись, что она поправится, и действительно, она стала поправляться.
«Перед тем, как ехать к о. Павлу, я позвонила матушке Евпраксии, чтобы взять у нее благословение. «Пускай едет», — ответила она через свою сиделку. Это было 22 декабря 1990 года, — вспоминает духовная дочь батюшки. — По приезду 23 декабря в село Верхне-Никульское я встретилась с о. Павлом накануне службы. Он спрашивает:
— Как мать Евпраксия?
— Батюшка, ничего, слава Богу.
И он ушел в алтарь. Заканчивается служба, батюшка выходит с крестом, дает нам приложиться. Я подхожу, он говорит:
— Всё, Наталья, мать Евпраксия… Всё!
Я не поняла, что это всё. Возвращаюсь в Москву. И вот именно в те часы, в те минуты, когда батюшка это сказал, с монахиней Евпраксией случился повторный инсульт, и она умерла».
Что значили слова «в Толгском монастыре в одной келье», никто до сих пор не знает. Многое из того, что говорил верхне-никульский старец, становится понятным лишь десятилетия спустя. В 1987 году батюшка сказал своим московским чадам:
— Скоро в Москве-то жить будет нельзя.
«И мы стали приобретать по благословению батюшки дома, — вспоминает его духовная дочь. — Уже все практически приобрели, а у меня ничего не получается. Подхожу как-то к нему, говорю:
— Батюшка, дом хотела приобрести, и ничего не выходит.
А он повернулся ко мне:
— Наташка, в Тутаеве за 15 тысяч.
А-а! Я и рот не смогла закрыть.
В 87-м году 15 тысяч — это какие же деньги!
Но приучены с детства вопросы второй раз не задавать, нельзя. Отошла и думаю: «Это что ж, пятиэтажку, что ли, какую?»
И вот в 1997 году священник Крестовоздвиженского храма в Москве отец Андрей — он очень почитает о. Павла и получил от него благословение на священство — подходит в храме к окошку свечному, где работает моя дочь Мария и говорит ей:
— Знаешь, мне предложили дом в Тутаеве. Я поехал к владыке за благословением, а он сказал: «Нет, тебе — нет».
Я помолился, и ответ идет: «Марии».
Всё с домом у нас решилось в Димитриеву родительскую субботу. Сговорились за 15 миллионов рублей по тем деньгам, а пока оформляли, они превратились в 15 тысяч (деноминация). Всё, как батюшка сказал!»
Дом этот, как и груздевский, перевезен из затопленной Мологи, и хозяева его — бывшие мологжане, родом из Большого Борка. О них о. Павел писал в «Родословной»:
— Отец Павел приходит к нам как-то, да и говорит: «Дом я твой куплю». А сам вскоре умер. Как же так?
А вот как: «В Тутаеве за 15 тысяч!»
Едут к батюшке — хоть бы словечко одно от него услышать! А он, бывало, с порога как скажет тебе то самое, за чем ты к нему приехал — и рта не успеешь раскрыть.
«Я одно время решил читать Иисусову молитву — вроде получалось немного, так, начало. Дай, думаю, благословение старца возьму, может, получится, — вспоминает батюшкин духовный сын. — Еду к нему, а сам тороплюсь, у меня еще дела. Он меня встречает — обычно накормит, а тут:
— Давай, вот машина, как раз успеешь на поезд.
Я только дошел до Верхне-Никульского — и вот: «Давай обратно!»
— Батюшка, я пришел спросить насчет молитвы…
— Поезжай, поезжай!
— А как молитва Иисусова, пойдет?
— Не пойдет! — закричал.
И все. Как раз успел я на поезд и все дела сделал».
«Великая любовь была у него к людям», — вспоминают о батюшке.
«Я сам лично наблюдал такую вещь, — говорит его духовный сын. — Приезжали люди после смерти близких, люди, которым в жизни не оставалось никакой зацепки, никакой надежды… И батюшка ничего особенного не говорил, никаких внушений не делал, просто сидел, рассказывал о чем-то, поил чаем.
Но от него всегда едешь как на крыльях — не было случая, чтобы по-другому. Совершенно твой внутренний мир изменился — у тебя праздник в душе, хочется жить. И все так чувствовали — он давал импульс духовный, чтобы человек жил дальше, чтобы мог перенести самое трудное.
И я задумался — как же так? Люди совершенно другие уезжают от батюшки. И вот я раздумываю, а он повернулся ко мне и говорит:
— А я исцеляю.
Прямо на мои мысли в ответ — и дальше своими делами занялся. Т. е. он исцелял общением. За его страдания, за лагеря, которые он прошел, за веру и терпение Господь дал ему дар исцеления душ».