Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павлв (Груздева)

— Катюшка! — ей за 80 и ему за 80 — Катюшка, знаешь, как я в детстве за коровами гонялся?

Снял сапоги и бегом вокруг храма побежал.

Как говорят, отца Павла «в округе каждая собака знала». «Приходим с ним в Борковскую столовую, а очередища, — вспоминает батюшкин духовный сын. — Отец Павел берет черпак, идет на кухню. Кричит:

— Тебе первого — щи или бульон куриный? Я думал, сейчас милицию вызовут».

А у отца Павла и милиция вся «своя». В Рыбинске как-то ждал, ждал поезд, а сам с сумками, да с Марьей, да еще молодого священника с собой прихватил в гости на приход. Говорит ему:

— Толька, так, бери сумки, пойдем на рынок.

«Он передом идет, босой, в своих шароварах, волосы распущенные, рубашка навыпуск, а я иду сзади, весь в мыле, — рассказывает молодой батюшка. — Заходим на рынок, смотрю — лежит дыня, и ножик в дыню воткнутый, и грузин какой-то старый рядом стоит.

Отец Павел восклицает:

— О! Дыни! Батюшка, давай-ка!

Берет эту дыню, берет нож и отрезает ломоть такой большой:

— На, Толян, держи!

Другой ломоть:

— Марья, держи!

И сам себе тоже ломоть отхватил. Там от дыни уже ничего не осталось, такие он пластики отрезал. Грузин смотрит, не знает, что сказать. Отец Павел ему:

— Чего? Вкусная дынька у тебя. Ладно, не расстраивайся. Давай еще возьмем!

А я думаю — куда нести, он и так на меня мешков навешал.

И вот он взял две или три дыни, арбуз еще подкупили и вернулись на вокзал. На вокзале отец Павел ни минуты не сидел, всё к нему люди подходили. И вот чуть секунда свободная, он мне:

— Толька! Марья пусть остается с сумками, а мы пойдем.

И прямиком, где милиция — открывает дверь в отдел внутренних дел и кричит что есть мочи:

— Васька! — сколько есть сил.

Выходит начальник.

— Васька! Или вези, или сади!

Ну, тут милиция сразу все сумки похватала, посадили нас на поезд и рукой помахали».

Приедут в Верхне-Никульское из округи — зовут отца Павла в какую-нибудь деревню, нужно, к примеру, кого-то исповедать и причастить. А туда ехать — за один день не обернешься. Увезут о. Павла, а там оставляют ночевать. И уже свои, близкие люди. Эти знакомые передают своим знакомым, так отец Павел и обрастал «связями» — «он ведь очень простой был в этом отношении человек».

«Все ездили к нему — от развозчика хлеба до секретаря райкома».

Развозчик хлеба — Коля Левчиков, по прозвищу Хлебный — возил постоянно хлеб в магазин, а заодно и гостей о. Павла подбрасывал, да и самого батюшку частенько, куда тому надо. Как-то раз поехал отец Павел с Колей Хлебным по деревням, взял причастие.

Коля хлебом торгует, а батюшка причащает. И в каждой деревне стремятся батюшку угостить и Колю Хлебного тоже.

До чего наугощались — как вспоминал отец Павел: «Въехали куда-то, остановились — я задремал, а тут очнулся— гляжу, кругом птицы летают… Ах, как жаль, что я проспал — наверное, это уже рай! Райские птицы летают! А на самом деле мы въехали в курятник…»

Настолько отец Павел понимал людей — и простых жителей округи, и ученых-академиков из Москвы и Борка, и партийцев, и церковников — настолько сочувствовал им и любил каждого человека, что зачастую поступал нетрадиционно, следуя не букве благочестия, а духу любви. Он был очень добрым. И советы давал из доброго сердца, исходя из житейской ситуации, а не из каких-то писаных правил.

«Скажем, скрывается одна женщина, что она в церковь ходит, — вспоминает батюшкин духовный сын, священник. — Почему скрывается? Господь велел нам исповедывать религию, не прятаться. А батюшка благословлял — нет, так надо, тайно».

«Или еще он говорил: «Здесь две женщины, коммунистки, они верующие. Вот как служба начинается, они вокруг храма ходят». Но не называл кто. А как же! С работы выгонят — хлеба лишат. А батюшка к хлебу относился так, что кормиться надо…»

«Ведь действительно, когда и первых христиан подвергали пыткам, не все же выдерживали такое, — рассказывает мой собеседник. — Без помощи Божией это невозможно. Но ведь они не осуждались за то, что предавали Христа — неимоверные пытки, и они отказывались. Но это им не вменялось в вину, потому что насилие. Не осуждались, но и венцов не зарабатывали. Так и здесь. Если хлеба лишают — думаю так, что это не в осуждение, но и не в заслугу. А если они добровольно отрекаются от Христа — тогда да, осуждаются».

Еще один удивительный пример того, как относился о. Павел к чужому труду, которым человек зарабатывает на хлеб насущный. Приехал один врач из Москвы:

— Батюшка, я могу оказать Вам самую современную медицинскую помощь — у Вас здоровье намного улучшится.

И достает какие-то приборы, электропровода, «еще что-то типа расческа массажная, только большая, — вспоминает батюшкин духовный сын. — Старец после службы, и вот сидит полчаса — тот ему присоединяет приборы к запястьям, к затылку. Потом, когда гости уехали, я спросил:

— Батюшка, а что, действительно помогает?

— Да ну! — махнул он в ответ рукой.

— А что же ты сидел?

— Надо же человеку чем-то на хлеб зарабатывать!

И вот он чуть ли не 40 минут терпел все эти датчики, как тот над ним издевался…»