Стойбище было встревожено. Возле каждого шалаша теперь стояло несколько взрослых, преимущественно женщин и детей разного возраста. Все смотрели в сторону, откуда раздались непонятные звуки, что-то говорили. Возле центрального шалаша у костра стояли пленники. Они были обнажены до пояса, а ниже пояса одеты в оборванные остатки брюк; их кожа была темно-бронзового цвета, волосы нечесаны, лица обросли длинными бородами.
И вдруг оба, очевидно сговорившись, повернулись в ту сторону, откуда раздались выстрелы, и подняли руки вверх. Немедленно и все дикари повторили тот же жест и замолкли. Иголкин, пользуясь воцарившейся тишиной, сложил руки рупором и начал кричать:
— Товарищи! Почти все мужчины орды ушли утром далеко на большую охоту, а завтра утром туда же пойдут и женщины, чтобы делить и унести добычу. Останутся только старухи и караульные. Тогда приходите освободить нас. Все ли у вас благополучно, все ли вернулись? Покажите, что вы поняли меня, сделав еще выстрел, если все хорошо, и два, если не совсем ладно.
Макшеев немедленно отошел немного назад и выстрелил. При звуке выстрела Иголкин и Боровой опять подняли руки вверх и дикари, смотревшие с недоумением на Иголкина, пока он кричал, также подняли руки. Немного погодя Иголкин повернулся к огню и запел веселую матросскую песню. Дикари один за другим подошли ближе, уселись на корточках большим полукругом по другую сторону костра, перебрасываясь возгласами удивления. Очевидно их пленники до сих пор не делали ничего подобного.
Макшеев насчитал около пятидесяти взрослых, большинство которых были женщины. Подростков и детей разного возраста было гораздо больше. Они стояли и сидели вне круга взрослых, и по их лицам было видно, что песня Иголкина доставляет им большое удовольствие, тогда как взрослые были поражены и отчасти даже испуганы ею.
Попев минут десять, Иголкин опять поднял руки вверх, а затем он и Боровой, сидевший во время пения неподвижно у костра, направились в свой шалаш. Дикари встали и стали расходиться по своим шалашам. Но две женщины подошли к шалашу пленников и сели у его входа, очевидно намериваясь охранять их сон.
Стойбище скоро затихло, и только догоравший костер потрескивал среди опустевшего круга.
Каштанов и Макшеев вернулись к своим спутникам, передали им все, что видели и слышали, и сообща обсудили план освобождения товарищей.
Освобождение пленников
Выспавшись основательно, путешественники сложили все вещи на нарты и приготовили все к немедленному отъезду. Затем отправились к стану дикарей, захватив с собой одежду и обувь для пленников, ружья для них и пакеты с подарками для дикарей. Приблизившись к поляне, они услышали доносившиеся оттуда крики и лай собак. Очевидно дикари еще не ушли. Поэтому путешественники, крадучись, подошли к опушке и стали наблюдать из-за кустов.
Они увидели, что все стойбище пришло в движение. Круг между шалашами был заполнен дикарями, собиравшимися на охоту. Женщины выносили из жилищ копья, дубинки, дротики, скребки, связки ремней. Дети сновали повсюду между ними, трогали оружие, получали пинки и визжали. Подростки осматривали дротики и, испытывая их острие, покалывали в шутку друг друга. Десятка полтора собак, в которых не трудно было узнать принадлежавших экспедиции, но полуодичавших, держались вне круга, в стороне от шалашей, очевидно собираясь сопровождать охотников, а в ожидании ссорились и грызлись друг с другом.
Наконец все оружие было вынесено, и женщины, вооружившись дротиками и дубинками, двинулась толпой на восток. За ними шли подростки, несшие дротики, ножи и ремни; они очевидно играли роль оруженосцев и носильщиков добычи. Дети бежали сзади и по сторонам с визгом и криками. Собаки следовали поодаль. В конце поляны дети отстали и повернули назад, а толпа охотников, насчитывавшая до полусотни человек, исключительно женщин и подростков, вытянулась гуськом по тропе, постепенно скрываясь в лесу.
На стойбище теперь видны были только старики и старухи, занявшиеся уборкой шалашей и вытряхиванием; шкур, служивших подстилкой и покровом для спящих. Из некоторых шалашей вылезли сгорбленные старухи и уселись у входа; выползли самые маленькие дети, а грудных младенцев выносили на руках и клали на шкуры возле шалашей на время их уборки.
Только возле шалаша пленников остались три взрослые женщины, очевидно исполнявшие обязанности караульных. Одна из них занялась разрезкой шкур каменным ножом на ремни; другая строгала таким же ножом палочки для дротиков.
Вскоре из шалаша вышел Иголкин, полуобнаженный, как и накануне, подбросил дров в костер и сел возле женщин. Поговорив с ними о чем-то, он достал свой большой матросский нож и начал помогать нарезать ремни; при его помощи дело шло заметно быстрее. Затем показался и Боровой, но он не принялся за работу, а стал смотреть в сторону, где накануне раздались выстрелы товарищей.