Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна? (СИ)

- А ты как думал?! Ещё как. Вот ты бы, если б умер, не приведи господи, конечно, ты бы как: не страдал, разве? Ещё как бы страдал. Ведь мог бы ещё сколько жить, а теперь -- всё. Хорошо, если по тебе кто-нибудь тосковать будет сильно. Вот как я по ученикам или Гришаня по Нике, тогда тебя в Плывуны возьмут. Они тоской питаются, вздохами. А если всем будет по... - он запнулся. - По барабану? То и будешь ты у этих в аду.

- Да у кого у этих?

- Да у кладбищенских. Они ж тоже духи или тени.

Я схватился за голову, оскалился.

- Ну ладно, ладно, не грузись. Ты мне вот что скажи. Ты-то по ком убивался?

- Я? Ни по ком.

- Такого не может быть. Чтобы в Плывуны зайти, веские причины нужны.

- Так я не хотел. Они сами затащили. Там ещё сидел у проруби кто-то, очками блестел.

- Это стражник. Это кладбищенский стражник. Он просто наблюдал. Но я стражников не вижу. Я только, вот, своих учеников несчастных.

Я взял себя в руки, на сколько это было возможно, и спросил:

- А почему же я вижу стражников?

- Не знаю, Артём, надо у Ники узнать. Вообще всех видит в этом городе только Маринка Гаврилова. Я её не застал тогда в школе. Их выпуск выпустился, а я только в школу тогда на работу перевёлся из сельской. У нас тогда сельскую закрыли.

- Гаврилова - это Эрна?

- Ну да, Эрна она теперь. Эх, Ника, Ника, - физрук тоже стал одеваться, застегнул на себе тулуп типа «дублёнка»: - Эрна мне дублёнку привезла. Мёрзну я здесь вечерами.

- То есть, Босхан Канурович, вы здесь не просто так почти всё время?

- Ну... не почти. Я ж в школе весь день. Но вечером проверяю обязательно.

- Что проверяете?

- Выход или вход... Не знаю, как правильно. Портал, как сейчас говорится. - Босхан выключил батарею-калорифер. - Всё. По домам. Мама волноваться будет.

Опа! А мы-то с мамой думали, что физрук карьерист, выслуживается, чтобы в администрации пронырнуть (в очередной раз я поймал себя на этом водном слове), пролезть короче, чтобы за массовые мероприятия отвечать. Там деньги в бюджете города выделяются на это... А он вот почему.

- Человек я одинокий, - рассказывал по дороге Босхан. Мы уже вышли из подсобки. Было совсем темно. Начинался снег.

- Сейчас до минус десяти опуститься. Пойдём мимо Плывунов?

- Зачем?

- Посмотрим на твоего стражника. Там ли он?

Пока шли, Босхан всё рассказывал о своём одиночестве и безответной любви какой-то калмычки. Он был из калмыков, из наших степных калмыцких деревень, впрочем я об этом уже говорил... Дошли до пруда. Дорожка уже не так скользила, снег падал, что надо.

- Ну? Сидит?

Я заставил себя посмотреть в сторону пруда. И зачем только мы его благоустраивали? На кой чёрт? Стояло там нечто за решёткой. И знать никто не знал, что там творится. А теперь я в него провалился.

Пруд был девственно чист и гладок.

- Нет. Никого нет!

- Ага. И полыньи нет? -- Босхан выскочил на лёд.

- Босхан Канурович! - я испугался не по-детски. - Вы что?

Он выбежал легко, весело, закричал «э-ге-гей!» - он был лёгкий поджарый как дворовый пёс, мужик без возраста, они все калмыки такие.

- Смотри, Артём! Полыньи нет. - крикнул Босхан с пруда.

- Какой?

- Ну где ты провалился.

- Да уж пойдёмте от греха подальше, Босхан Канурович! - я умолял. - Вы же на нас как кричали. Техника безопасности. Сами в школе учите.

- Лёд крепкий. Нет полыньи! Нет.

- Смотрите не провалитесь в неё. Её снегом припорошило!

- Так быстро не могло-о-о!!

- Провалитесь! Холодно, знаете как!

- Нет! Крепкий лёд! - он как сошёл с ума. Но у нас в городе так многие ведут, когда снег. - Это Плывуны тебя к себе затащили-и-и! Аномальная зима. Аномальная. - Босхан Канурович бегал по льду.

Да и я понимал его, перестал волноваться. Раз в жизни можно по льду побегать, насладиться морозом в южных широтах...

Физрук довёл меня до дома, мы договорились о следующей тренировке. Он разрешил мне пропустить завтра тренировку, но я отказался. Я только этим чёртовым бегом и спасался, воздух, особенно морозный, хорошо прочищал мозги.

Глава одиннадцатая. След

Глава одиннадцатая

Следы и последствия

Я быстро запихал в стиралку спортивный костюм, запустил её на экспресс-стирку; кроссовки поставил на батарею подошвами вверх, надеясь, что мама не обратит внимания. Но мама обратила. Только не на кроссы. А на моё лицо.

- Тёма! Что произошло?

Я расплакался. Рассказал о двойке по химии в триместре. Двойки очень иногда выручают. Плакал я из-за плывунов, я был напуган. Из всего этого бреда, что нёс Босхан Канурович, я чётко уяснил для себя одно: физрук не может туда попасть, а я попал. По умершим не тоскую, а попал. Но я маме не мог рассказать. Она бы меня тут же в психушку отправила на лечение, в санаторий к морю, или ещё куда. В Болгарию какую-нибудь - путёвки в собесе сейчас есть, ибо не сезон. Пришлось всё списать на химичку, про Тифу я промолчал. Хотя жаловаться стоило только на Тифу.

- Да ну. Химия -- ерунда. Может эта... как её туберкулёз или что-то...

Мама, однако, прозорлива.

- Тифа.

- О! Тиф. Может, она опять буянит?

- Буянит, мама. Но «два» не поставила.