По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

Эту страшную жизнь, завершившуюся еще более страшной смертью, Бодлер рассказал нам с кинжально пронзительным красноречием, с горьким юмором

, вполне соответствующим предмету описания. Все, что касается глухой жестокости американского общества, которое столь превосходно заботится о великом поэте и ломает его с таким же безразличием, с которым машина рубит грудь юной девы, Бодлер показал нам с восхитительным правдоподобием и возмущением рыкающего льва…Но уберите из этой истории жертву социального произвола и его восхитительные безделицы, в ней ничего не останется! Грехи По, неупорядоченность его любознательного и превосходного ума, равно как моральная немота, пессимизм и, смею сказать,

сатанизм

его мышления, шаткое и ожесточившееся видение Бога – всему этому в биографии не нашлось места, хотя именно это должно было навлечь на поэта самые тяжкие обвинения! Перед лицом подобного забвения задаешься вопросом: не просочилась ли моральная немота поэта в душу его переводчика?…То же самое в отношении того, как прекрасно характеризуется талант поэта, с которым переводчик прожил в столь тесных отношениях в течение столь долгих лет: «По – говорит нам Бодлер, используя слова, которые проникают в наши мысли и оттуда больше не выходят, настолько они пронзительны! – По обладал неземным акцентом, упивался покоем меланхолии, сладостной торжественностью, ранней – я чуть было не сказал – “врожденной” – зрелостью, словом, всем, что отличает великого поэта». Невозможно сказать более величественно, но подтверждение этих великолепных утверждений все время откладывается. (Barbey, 50 – 51)

Очевидно, что здесь говорит не столько художественный критик, сколько католический проповедник, откровенно извергающий на двух литературных грешников полупроклятья, сдобренные местами скупыми полупохвалами. Вместе с тем снова обращает на себя внимание та настойчивость, с которой Барбе д’Оревильи стремится показать, что если По является болезненным сыном от рождения больной Америки, то его переводчик тоже заражен, тоже выражает в своем творчестве тот декаданс, тот упадок литературы, которому силится противостоять автор «Дендизма и Джорджа Браммела».

Важно вспомнить, что в социально-политическом плане сама теория дендизма была своеобразной реакцией сходящего на нет аристократического сословия, не приемлющего духа демократии, содействующего установлению власти многих в ущерб авторитету единиц, власти тождественного в ущерб культуре различия. Вот почему в своих откликах на По Барбе д’Оревильи не раз пытается сопоставить фигуру «американского гения» с фигурой лорда Байрона, все время приходя к напрашивающемуся выводу: «Нет, он не Байрон»: